– Еще один бесчувственный чурбан! – сказала Крепкая. – Вам бы только возиться с дурацкими камнями и делать из них копья. Какая у вас радость?! Подобраться к животному и продырявить ему шкуру, вот единственное, что вас интересует. Исчезни звери, и вы будете метать копья друг в друга с таким же остервенением. В женщинах будущее. Благодаря нам не прерывается человеческий род. В муках мы рожаем детей и живем с болью в сердце. Обжигая руки поддерживаем огонь на стойбище, раня пальцы выделываем шкуры, чтобы вам было, где жить и что надеть холодной зимой. Ладно, пусть добрых слов вы не знаете, но хотя бы взглядом ласковым мимолетно погладить несчастную женщину можно или нет?!

– Ты хочешь еще что-то принести в жертву? – спросил Рука.

– Дай мне нож, – сказала Крепкая Черному.

– Зачем он тебе?

– Сделаю зарубку на память о детях, лица которых я забыла.

Черный протянул ей каменный нож рукоятью вперед. Крепкая глубоким надрезом перечеркнула свой лоб. Из раны обильно потекла алая кровь. Крепкая закрыла веки, кровь залила лицо красной маской. Она отерла ладонью кровь, сжала кулак над кострищем, и красные капли упали на золу.

– Я не смою кровь до той поры, пока не вспомню лица всех своих ушедших детей. Духу Гишу я приношу в жертву кровь и боль от раны.

– А если ты никогда их не вспомнишь, – спросил Рука, – так и будешь ходить как раненый зверь? Муж, вернувшись с охоты не узнает тебя.

– Узнает, – ответила Крепкая. Она открыла веки, и ее глаза ярко блестели в кровавом ореоле. – Узнает, или он не муж мне.

– Таких женщин нет в других племенах, – сказал Черный, принимая нож из руки Крепкой.

– Я принесу в жертву, – сказала Глаза, – свои холодные ночи. Мой муж давно спит у другой стены хижины. Поест и храпит, отвернувшись от меня. Говорит, что не хочет прикасаться ко мне, потому что устал, но я знаю, что это из-за уродливого лица.

– Как ты это сделаешь, – спросил Рука, – как принесешь в жертву холодную, одинокую ночь?

– А вот как, – Глаза подобрала откатившийся от кострища потухший черный уголек. – Вот символ остывшей страсти между мужем и женой. Он уже не обжигает, а лишь пачкает пальцы черной сажей. Что с ним делать? Можно нарисовать на скале черный цветок или мамонта, и больше ничего.

– Ты не права, – сказал Рука. – Пока уголь не рассыпался прахом, его можно оживить. Нужен другой, горячий уголек, который передаст ему свой жар.

– Мне нужен другой мужчина? – спросила Глаза.

– Нет, – сказал Рука, – ты не поняла. Свой скопившийся жар передай мужу. Он ляжет у противоположной стены, а ты ложись рядом. Скажет, что ему тесно, не уходи. Твоего лица в темноте не видно, а тело у тебя хорошее.

– Не поможет, – ответила Глаза, – я уже пробовала. Даже надевала маску из морды рыси, а он все равно не хочет спать со мной.

– Есть травы, пробуждающие в мужчинах желание, – сказала Чувство. – Сваришь жирную похлебку и добавишь их. Мужу скажешь, что это приправа для вкуса.

– Почему ты мне их раньше не предлагала, знала же, что нужны?

– Ты не просила, а я не привыкла навязываться. В чужую семью опасно влезать с советами. Муж узнает, что ты обсуждала его немощь и обидится.

– Я помню, как он однажды грозил мне копьем, – засмеялась лиса. Она сидела, привалившись к спине Руки и грела его поясницу. – Выходит, я напрасно боялась. Его копье сломано.

– Не зубоскаль там… – сказал Рука беззлобно. – Как будто вы, лисы, ничем не болеете. Вот, кстати, а где твой муж?

– Мне он без надобности, – ответила лиса. – В такие трудные времена я не собираюсь щениться.

– Что будешь делать, когда природа возьмет свое, и у тебя начнется течка? – спросил Черный.