Крепкая отрицательно покачала головой: “Обрежь свои волосы, и тогда я принесу в жертву мужа. Теперь ты будешь ходить нечесаная, как все мы. Почему ты не упомянула зеленый камешек, который висит на твоей шее, на вареной овечьей кишке. Все видят, как ты каждое утро смотришь сквозь него на солнце. Кажется, ты называешь его своей отрадой. Гребень забери, а камень положи на пепел”.

– Тварь! – Вода сверкнула глазами и гребень не подобрала.

– Самое ценное, что есть у меня, – сказала Звезда, – это сушеная пуповина моего первенца. Я родила его мертвым. Он шевелился под сердцем, а потом затих. По ногам потекла кровь, и я его вытолкнула из себя. Была зима, и мы голодали. Охотники каждый раз возвращались ни с чем. От слабости они не могли ходить далеко и бродили вокруг стоянки. В тот день на запах дыма и свет костра к хижинам пришел мальчик из другого племени. Он отстал от своих, или случилось еще что-то… уже не узнать. У него не было имени, он был слишком мал. Его проткнули копьем. Умирая, он смотрел мне в глаза. Дети смотрят иначе. Он привык доверять взрослым, верить в их оберегающую силу. В его глазах был упрек за предательство. Он еще не знал, что доверять можно только своим.

– Я кажется припоминаю… – сказал Рука. – Или нет… Такое случалось часто. Выбор небольшой, или съесть чужого, или своего.

– Мальчика съели полностью, кроме волос, ногтей и осколков костей. Даже кишки варили, резали и глотали с жадностью, – продолжила Звезда. – Мне достались его глаза. Я держала их на ладони. Белки покрыли кровавые прожилки, а в зрачках уже не было мысли. Мертвые человеческие глаза похожи на рыбьи. Я сунула один глаз в рот и не проглотила целиком, а раскусила и выпила жидкость. В это мгновенье мой первенец замер. Это был знак, мне не следовало есть ребенка.

– Это всего лишь совпадение, – сказал Рука. – Женщины часто выкидывают.

– Мой первенец упал на сухую землю, кто-то перерезал пуповину и положил ее на мою ладонь, на которой лежал второй глаз. Я носила в своей утробе сына. Ему отрезали голову, а мясо съели.

– А как еще? – спросил Рука, избегая смотреть на Звезду. – Голову мы предали земле в знак уважения к твоему горю. Ему повезло, он родился мертвым и не мучился, живя на земле. Ему уже было все равно, а живым нужно мясо.

– Кусок пуповины я сберегла, – сказала Звезда. – Я сделала особую складку на своей одежде и хранила пуповину там, – Звезда вынула из-за пазухи сухой темный прутик и положила на кострище.

– Какая ты чувствительная, – сказала Крепкая, – никогда бы не подумала о тебе такого.

– Свою боль я держала в сердце и никому о ней не рассказывала, чтобы она не ослабевала, – ответила Звезда.

– Я сбилась со счета, – сказала Крепкая, – и не смогу точно вспомнить, скольких детей похоронила. Мне везло, они умирали в тучные времена, когда еды хватало и их не пожирали, – Крепкая долго смотрела на кострище, затем тряхнула головой и посмотрела на Звезду глазами полными ненависти. – Не могу вспомнить их лица. Даже последнего, который выпил плохой воды из болота и умер, не помню. Всякая пустая дрянь хранится в моей голове, а лица детей – нет.

– Может быть еще вспомнишь… – сказал Рука.

– Лучше молчи! – прошипела Крепкая. – Не знаешь, как утешить, молчи! Мужчины все время говорят невпопад! Дети – это часть женского тела, наша плоть. Мы носим их девять месяцев, а потом выпускаем в опасный, злой мир. Ах, если бы можно было не обрезать пуповину…

– Как охотиться, если все будут связаны пуповиной с матерью и друг с другом? – спросил Черный. – Как исследовать мир?