— Что, неравнодушна ты ко мне всё-таки, красавица?
— Зришь в корень, Мишаня — я впервые в одном шаге от жестокого расчленения.
— Бог ты мой, женщина! Вот это я тебя завёл с утра пораньше. А ты представь, что между нами вспыхнет, когда мы окажемся в одной постели и я всё-таки заставлю тебя хорошенечко проораться. От кайфа...
— О, заткнись!
— Ну да. Рот на замок. Мы же договаривались, что теперь твоя очередь ко мне подкатывать. Только чур деньги не предлагать, я тебе забесплатно отдамся, так уж и быть.
— Твои подкаты отвратительны!
— Твои формы восхитительны!
И смачно прихватил меня за задницу, до сладкой боли сжимая ягодицы, а затем словно пушинку приподнял меня, и наши горящие взгляды встретились. Воздух затрещал от электричества. Кажется, даже прогремел гром. А в голове разорвалась парочка убойных петард.
— Не смей, — предупредила я шёпотом, чувствуя, как многозначительно упирается мне в низ живота бляшка его ремня.
А тем временем лифт закончил своё движение и с отвратительным лязгом остановился. Створка открылась, а мы все полировали друг друга испепеляющими взглядами.
— А то, что? — и язык святого Михаила нагло лизнул мою нижнюю губу.
— Лучше тебе не знать, — пропищала я, в ужасе от его борзоты.
— А я парень рисковый, — и его губы резко и неотвратимо накрыли мой рот.
Я ахнула.
И тут же вся наполнилась его вкусом: табак, кофе, мята. Наглый язык фактически насиловал меня. Но так томно и властно, что я впала в какой-то транс, позволяя делать с собой всё на свете. Двигаться во мне. Облизывать. Погружаться толчками. Кусать.
Мне оставалось только вцепиться в его волосы на затылке, в слабых попытках оторвать этот грешный рот от себя. Вот только ничегошеньки у меня не получалось.
— Ой, доброе утро! — в наш развратный мир ворвался голос Прасковьи Ильиничны, и я с перепугу, словно молодая горная козочка, тут же отыскала в себе силы спрыгнуть с ненавистного соседа и броситься бежать.
Куда?
Да куда глаза глядят.
— И вам не хворать, — прогромыхал за моей спиной баритон соседа, и я врубила пятую космическую.
Но стоило мне только выпрыгнуть из подъезда, как меня тут же схватили за руку и резко крутанули вокруг собственной оси.
— А ну, стоять!
Но нервы мои были так расшатаны, что я тут же, не спрашивая причины такой беспардонной остановки, подняла руку и со всей дури прописала святому Михаилу знатного леща.
— Значит, договариваться ты по-прежнему не желаешь? – даже не моргнул и не скривился он от моего удара.
— В яблочко!
— Женщина! — прорычал сосед брезгливо, отпустил меня и сделал шаг назад.
— У меня, вообще-то, имя есть! Ясно? Но кое-кто мыслями орудует исключительно ниже пояса, до остального ему и дела нет.
— Да знаю я твоё имя.
— Неужели? — вспыхнула я и сложила руки на груди.
— Любовь, — хмыкнул мужчина, а затем достал брелок и кликнул по кнопке, снимая с сигнализации здоровенный чёрный Гелендваген.
— А вот и нет, — поджала я губы, намереваясь утереть ему нос своим именем, но не успела.
— А вот и да. Знаю я таких, как ты — Одинокова Любовь Возбуждёновна.
— Ах ты, гад! — топнула я ногой и чуть не сломала каблук на своих палёных Лабутенах.
— Ага, гад, козёл, мудак и дальше по списку, — отдал мне этот святой мужик под козырёк, развернулся и пошагал к своему монстру на колёсиках, отвешивая мне на прощание лишь оскорбительное, — бывай, больше не побеспокою.
Нам том и разошлись.
А потом я спустилась в метро, кипя и негодуя и ещё почему-то стараясь не расплакаться. И всю дорогу я вчитывалась в книгу, у рядом сидящей женщины, с пугающим названием «чёрная магия», где на странице под номером шестьдесят шесть был в подробностях описан ритуал закрытия у мужчины его второй чакры, отвечающей за потенцию.