Но!

Надо отдать должное, сверкать пятками этот персонаж умел знатно. Ну и соображал тоже шустро. Стоило мне только как следует замахнуться на его бородатую башку сковородкой, как тут же святой Михаил, аки горный козёл, подскочил с места и кинулся спасаться бегством.

— Сумасшедшая!

— Беги, Мишаня, беги! — постукивая днищем сковороды по ладони, приговаривала я, а затем рассмеялась как самое настоящее зло во плоти.

— Ничего вы бабы не цените! — громыхал он своим басом уже из прихожей.

— Вот же дуры, да?

— Да! Врём — плохие. Правду-матку рубим — ещё хуже.

— Ты только не сдохни от разочарования, Мишань, — поравнялась я с ним, когда он уже открыл дверь и одной ногой стоял за порогом.

— Я прозрел! — вперил он в меня свои голубые глазищи и улыбнулся. Ласково так, что я даже замешкалась, раздумывая убивать его сегодня или всё-таки отложить удовольствие на завтра.

— Чего?

— Пригляделся и...

— Ну?

— Перехотелось.

— Ах, ты! — замахнулась я чугуном и ринулась в сторону супостата, чувствуя, как глаза наливаются кровью от бешенства.

А этот только хохочет и к себе бежит, улюлюкая и подначивая меня на все лады.

— Теперь сама меня уговаривай...

— Идиот! — заорала я уже в его, закрытую перед моим носом, дверь.

— Истеричка!

— Ещё слово и я тебе всю дверь валерианкой оболью!

— Я ждал от тебя большего...

— У Прасковьи Ильиничны три кошки, Мишань. Не доводи до греха.

— Всё, ты окончательно пала в моих глазах. И куда я вообще смотрел?

Пробубнил этот гадский гад из-за двери и мне неожиданно стало так обидно, что грудь резко заходила ходуном. А через мгновение дыхание и вовсе спёрло. Ну всё!

Подняла руку, врезала сковородой по ни в чём не повинной двери и проорала напоследок:

— Ходи и оглядывайся теперь, смертник!

— Ой, да ладно тебе горло драть. Так и скажи: влюбилась с первого взгляда, а ты мне, нехороший сосед, все надежды на романтику обломал. А не вот это вот всё.

— Влюбилась? — вспыхнула я с ног до головы и, кажется, даже из ушей пар повалил.

— Скажи, нет?

— Нет!

Ржёт, придурок бородатый. Весело так, аж захлёбывается.

— У меня...

— Ну?

— Вообще-то...

— Так-так?

— Парень есть! Ясно?

— А твой парень нормально реагирует на то, что его благоверная в дом незнакомых соседов водит вино пить?

— Козёл! — выпалила я и вконец расстроилась.

Сильно! Даже подбородок задрожал. Развернулась и под весёлый смех святого гамадрила я потопала себе в квартиру, а там села за кухонный стол и принялась глушить ненавистное красное сухое, закусывая его любимым «наполеоном».

Под занавес бутылки не выдержала и расплакалась. Вспомнила покойного мужа Степку, который с первой встречи носил меня на руках и пылинки сдувал. А ещё он неизменно называл меня «моя королева» и каждый божий день заставлял верить в то, что я исключительная. Любимая. Незаменимая. И вообще, самая-самая лучшая девочка на свете.

Восемь лет прошло, как муж ушёл от меня на небо, а я так и не смогла никем его заменить. Потому что он был мужчиной с большой буквы, а не гамадрилом в бородатом обличье качка-переростка.

Ну ничего-ничего, мы ещё ему покажем!

На этой минорной ноте я и потопала смывать макияж и приводить себя в порядок перед сном. А после, раздевшись и облачившись в до одури красивую шелковую пижаму ярко-алого цвета, я легла на скрипучий диван и принялась моститься на нём до бесконечности долго.

Сон не шёл.

В голове фантомными вспышками мелькали картинки минувшего дня, а по коже струились афтершоки от прикосновений грешного Михаила. За рёбрами тоскливо заныло. И не по соседу — нет. По счастью. Обычному такому женскому счастью, где дом — полная чаша, а в нём детский смех. И сильные руки ежедневно страхуют, позволяя ошибаться, рисковать и быть просто его женщиной.