Сам знаю.

Знаю. Прекрасно.

А еще помню, как недоумевал на слова хорошего друга, горевавшего над могилой девчонки, которую знал от силы пару месяцев.

Я тогда спросил его: «Неужто влюбился так сильно, зная ее всего-ничего?!»

А он ответил: «Да, Берт. С первого взгляда. Как увидел, понял, что моя. И поверь, влюбиться – не так страшно, как кажется. Страшно другое – проебать это чувство, потому что зассал, стал тянуть и раздумывать. У меня вышло именно так… и этого врагу не пожелаю… Не повторяй мою ошибку. Помни, что второго шанса может не быть. Не упускай первый и не откладывай на попозже… потому что порой попозже может не наступить, и вся жизнь станет пустой и ненужной…».

9. Глава 9

ЭЛЬЗА

Происходящее вокруг настолько выпадает из моей повседневной реальности, что в попытке спасти сознание, я решаю не сопротивляться и принимать всё, что подкидывает мне богатое воображение.

Незнакомцы, не спешащие меня обижать?

Пусть будут незнакомцы. Я же хотела увидеть посреди леса людей.

Удивительно красивый, будто с новогодней картинки терем из оцилиндрованного светлого дерева, окруженный высоким кованным забором?

Пусть будет и то, и другое. И терем, и забор. Ведь в доме я непременно согреюсь, а ограда защитит меня от трех подонков, желавших поиздеваться.

Незнакомая женщина, всячески старающаяся помочь? Ее добрые глаза, смотрящие с участием, и заботливые руки, аккуратно промывающие мне волосы и закутывающие в бесподобно теплый халат?

Да-да-да, согласна! Пусть она не уходит. Одна я боюсь не справиться… и вообще одна боюсь… теперь боюсь…

Красивая комната с резной мебелью? Невероятно большая кровать и воздушное пуховое одеяло?

Боже, кажется, я попала в рай.

Мужчина в возрасте с саквояжем, под завязку забитым лекарствами и стетоскопом на шее, обещающий меня вылечить?

Конечно, пусть лечит. Я совершенно не против.

Вовсе не против, потому что неважно себя чувствую.

Совсем неважно. Мне плохо и сильно больно. Порой катастрофически.

Я то дико мерзну и стучу зубами, то заживо сгораю в котле.

То уплываю сознанием в дали дальние, где свежо и прохладно, то возвращаюсь, чтобы страдать от жажды и чувствовать, как каждая клеточка пульсирует агонией.

То борюсь за каждый вдох, потому что закладывает нос, а легкие полыхают огнем, то скручиваюсь клубком от кашля, который в один момент душит, а в другой вызывает рвоту.

Я слаба, как котенок, для которого поднять веки – первый подвиг, сфокусировать взгляд – второй, самостоятельно удержать в руках чашку – третий, проглотить ложку бульона – четвертый, сказать пару слов осипшим горлом – пятый. И так до бесконечности.

Я будто эпицентр несчастий, боли и страданий, где детали перемешиваются, а очередность путается.

От этого сильно хочется плакать. Безудержно.

Хотя, конечно, не от этого. А от того, что я не слышу.

Ничего не слышу.

Лишь оглушающий звон. И собственный, бьющий набатом пульс. Словно молоток судьи, оглашающего приговор моей беспомощности.

Мне страшно.

Жутко страшно думать, что в двадцать семь лет я оглохла и, возможно, стала инвалидом. И слова врача… написанные на листке блокнота, чтобы я могла их понять… что рано терять надежду, что звон пройдет через несколько дней, мало утешают.

Очень и очень мало.

Несколько дней в аду, где непрекращающаяся мучительная боль подстегивает страх, а тот в свою очередь, нарастая, подогревает боль.

И так по кругу… боль и страх, страх и боль… бесконечно.

Моя жуткая реальность… в звенящей тишине.

А если она станет моей повседневностью?

Боже, только не это… Только не слух, который, оказывается, безмерно важная штука.