– Ну, не куксись, – мурлычет Лестрейл, и я слышу, как щёлкает застёжка колье, словно на меня надели рабский ошейник. – Не в мой день рождения. К слову, ты меня не поздравила.

Он манерно хлопает в ладоши, и внутрь тут же заходит незнакомая служанка с подносом. На нём два бокала с чем-то игристым. Я же думаю не о напитке, а о том, что те, кто ждёт команды Лестрейла внести напитки, и весь наш разговор слышали. Император принимает слуг за мебель, не иначе.

Изящный фужер оказывается в моей руке. Нюхаю напиток, он пахнет личи и щиплет нос. Лестрейл иронично приподнимает брови.

– Если бы я хотел убить тебя, Рубия, то выбрал бы вариант поинтереснее яда.

Смерть от яда – позорная и низкая, но я не отравы боюсь от Лестрейла. Ищу в бокале хорошо знакомый из-за истории с Вилле запах дурмана или иной травы, что может подмять под себя моё сознание. Но дурмана там явно нет – его запах не перебить личи.

– С днём рождения, кузен, – иронично бросаю я и залпом осушаю бокал, а затем швыряю его в зеркало. Оно остаётся целым, а бокал разлетается вдребезги.

Лестрейл смеётся.

– Но на самом деле яд там был, – говорит он с абсолютно счастливым видом.

Закашливаюсь от неожиданности, но быстро возвращаю себе самообладание. Что делать? Два пальца в рот помогут? Если бы помогали, вряд ли Лестрейл раскрывал бы мне карты – он хитёр и предусмотрителен. И всё же я срываюсь и несусь в уборную, слыша заливистый хохот кузена в спину.

– Поздно, куколка, он уже часть тебя!

Ничего. Я давненько не ела толком, и мой организм отказывается выдавить из себя игристое. Ругаясь про себя, я возвращаюсь в комнату и сверлю взглядом императора.

Прислушиваюсь к себе, но ничего неожиданного не чувствую. Связано ли это с запертой силой дракона или Лестрейл попросту блефует и никакого яда нет и в помине? А может, это медленнодействующая отрава?

Кузен невозмутимо опустошает второй бокал и ставит его на столик. Сейчас я отчётливо вижу, что они отличались, наверняка чтобы Лестрейл случайно не хлебанул то, что не нужно. Именно эта деталь заставляет меня напрячься, ведь просто так разную посуду нам бы вряд ли подали.

– Хочешь напугать меня смертью от яда? – спрашиваю я почти разочарованно. – Не самая благородная смерть для воительницы, но мне не принципиален способ. По крайней мере выглядеть в усыпальнице я буду роскошно, твоими стараниями.

Тихое пакостливо хихиканье Лестрейла заставляет меня нервно сглотнуть слюну. Я хорохорюсь, но меня напрягает его настроение.

– Было бы слишком просто дать тебя яд и шантажировать, предлагая дать клятву в обмен на противоядие, – говорит он. – Я же знаю тебя, Рубия. Твоя гордыня тебе важнее жизни. Ты бы угасала от яда, гордо вскинув подбородок и глядя мне в глаза.

Пожимаю губы, понимая, что подонок и правда знает меня неплохо.

– Нет, на такую, как ты, нужна управа поизысканнее, поизобретательнее! – продолжает он восторженно. – И я, как любитель иронии, не мог не оставить этот яд именно для тебя. Что может быть трагичнее, чем дочь, косвенно пострадавшая от руки матери? Ведь это последняя ласточка, что создала тётушка, прежде чем отправиться в изгнание, – довольно улыбается Лестрейл.

Вздрагиваю от упоминания матери. Если тут замешана она, то со мной может случиться всякое. Мать гениальный алхимик, гениальный – и одержимый. Когда доходит до любимого дела, для неё стираются понятия этики и морали. Яд, изобретённый Аделаидой дель Монрок, обязан быть воплощением безумия и кошмара.

Император косится на меня, будто ожидает, что я поддержу диалог, но затем не выдерживает и продолжает сам: