Потом загадывает желание, отчего-то одарив меня беглым взглядом, и задувает свечу. Кусок шоколадного торта, к счастью, с непотёкшим суфле я принимаю из его же рук…

Парень лучится улыбкой и как бы между прочим интересуется:

– Может, ты маффины предпочитаешь? Мне кажется, у тебя к ним особенное… пристрастие.

К чему этот вопрос?

Уж не намекает ли он на те маффины, что я каждое утро нахожу на пороге нашего дома со времен нашего с ним примирения? Знаю, что их приносит именно Доминик, больше некому, но с ним самим мы эту тему ни разу не поднимали. И вот, пожалуйста…

– Нынче от маффинов у меня несварение, – отвечаю насмешливо и гляжу парню в глаза.

– С каких это пор?! – всплескивает руками Хелена, испугавшись, должно быть, что теряет своего самого верного дегустатора.

– Где-то со вторника, если мне память не изменяет, – как можно серьезнее произношу я. – Некоторые… «маффины», – тут я делаю особое ударение, – хоть и красивы снаружи, внутри несъедобные.

Слышу, как Пауль прыскает со смеху, прикрыв рот ладонью, и Ева вторит ему, хотя, не уверена, что она понимает причину веселья. А Юрген снова сжимает мне руку…

Сам Доминик так и застыл с тарелкой в руках, сверля меня взглядом, и только Алина, будто ничего не заметив (что, наверное, так и было), подносит к розовым губкам полную ложку суфле и улыбается.

– Хочешь сказать, у тебя несварение от моих маффинов?! – стискивает руки Хелена. – Я, что же, разучилась их печь? Боже мой, ты должна была сразу сказать. Джесс, почему ты молчала?

Ее причитания разряжают напряженную тишину между мной с Домиником. Парень, внешне спокойный, отводит в сторону взгляд и целует Хелену в висок.

– Мам, твои маффины – лучшие в мире! – успокаивает ее. – Просто некоторые не сразу способны прочувствовать все тонкости вкуса... – И опять же глядит на меня.

Наклоняюсь к уху супруга и шепчу:

– Он нарочно меня провоцирует, или мне показалось?

– Думаю, иногда стоит просто прикусить язычок! – шепчет Юрген в ответ. – Не нападай на парня в его день рождения. – И поглаживает меня по щеке.

– Я вовсе не нападала!

Но улыбка супруга говорит об обратном.

– Я поцелую тебя у всех на виду, если моя дорогая супруга и борец за справедливость в ее же лице сейчас же не примутся за этот чудесный торт! – обещает он, зная прекрасно, как я не люблю прилюдные проявления нежностей. – Когда в твоем организме падает уровень сахара, ты становишься несколько... нервной…

Дело вовсе не в сахаре, и мы с ним знаем об этом, но я покорно принимаюсь за торт, бросая недобрые взгляды на Доминика, невозмутимо поглаживающего колено своей прекрасной Алины. Та то и дело кормит его прямо с ложечки, как дитя, и хихикает над какими-то шутками, что он шепчет ей на ухо.

Вскоре Хелена привлекает всех к игре в пантомиму, и первое неприятное впечатление сглаживается, уступая место веселью и радости. Теперь можно с уверенностью сказать, что праздник удался. Ура! И когда младшие мальчики утаскивают меня купить им мороженое, я пребываю в самом благодушном состоянии духа.

А покупая им два рожка с шоколадным мороженым, внезапно слышу знакомый голос:

– Какое мороженое предпочитаешь? Я угощаю.

Гляжу на парня насмешливым взглядом.

– Считаешь, любую ссору можно сгладить порцией сладкого? – выгибаю скептически бровь.

– Ну, во-первых, я с тобой не ссорился, – говорит он с улыбкой, – а, во-вторых, в первый раз это сработало, разве нет?

Спорить нет никакого желания, тем более, что Доминик отчасти прав.

– Я буду вишневое мороженое. Спасибо!

Ник покупает рожок и, протянув его мне, вдруг говорит: