– Трудно с этим не согласиться, – отзываюсь с улыбкой. – По мне, так даже слишком хорош! Внимание женщин избалует его. Вот увидишь, ничего хорошего из этого не получится…

– Сплюнь! – Хелена хлопает меня по руке. – Доминик только внешне в отца, внутри он все же другой. Вот найдет свою дорогую-единственную и сразу остепенится! Уверена, изменять он не станет… – заключает с задумчивым видом.

Не знаю, на чем основана эта уверенность: только ли на желании матери видеть своего сына лучше отца, или на то есть прочие основания, но я вижу, что измена отца Доминика глубоко ранила эту женщину.

– Так вы расстались с отцом Доминика только из-за измены? – любопытствую я.

Хелена улыбается мне одной из своих мечтательно-ностальгических полуулыбок.

– Нет, разошлись мы из-за Алекса, отца Пауля... – отвечает она. – Я встретила его в тот самый момент, когда узнала в очередной Гюнтеровой подружке свою подругу... Помню, шагала, размазывая тушь по лицу, ревела как дура, а Алекс в своей кожаной куртке и с белозубой улыбкой так восхищенно посмотрел на меня, страхолюдину страшную, что я влюбилась абсолютно без памяти... Думаю, только его одного я и любила по-настоящему, – откровенничает Хелена, накручивая на палец золотистую прядь. – Так нет же, ему непременно нужно было разбиться на этом проклятом байке, который он так обожал…

Хелена замолкает на время, а я, не зная, что на это ответить, кроме обычного: «Соболезную», продолжаю молчать.

А она говорит:

– После встречи с Алексом я оставила Гюнтера: забрала сына – и была такова. Мне давно следовало так сделать, да я все на чудо надеялась... Мол, этот кобель переменится, опять воспылает любовью ко мне и, может быть, даже позовет замуж. Как же, держи карман шире!

– И как перенёс ваше расставание Доминик?

– Да неплохо, – пожимает Хелена плечами, но, заметив, как я смотрю на нее, признает виновато: – Ну да, ему, наверное, было непросто, но я в тот момент была так влюблена в Алекса, что, боюсь, не очень обращала на сына внимание... Ему было семь, Джесс, мне казалось, он мало что понимает!

– Ты собралась тут до вечера простоять? – врывается на кухню Хелена, выхватывая тортницу из моих рук.

– Я вообще-то занята делом, – произношу с укоризной, но Хелена даже не слышит меня.

– А фужеры, ты их завернула?

– Еще прошлым вечером.

– А салфетки?

– Да вот же, в корзинке.

– Хорошо, отнесу их в машину.

Хелена подхватывает корзинку и тортницу и выскакивает за дверь. В открытое окно кухни долетают веселые голоса Элиаса с Томми, гоняющих мяч на лужайке, и раздается голос моего мужа... Он грузит в прицеп стулья и целую гору подушек.

… В тот вечер после нашего с Домиником «кекса примирения» и последующего праздничного ужина в честь его приезда домой, Юрген мне говорит:

– Не такой уж он и плохой этот Доминик Шрайбер… Может, чрезмерно смазлив, этого не отнять, но в целом он мне даже понравился. Ты уверена, что не была чрезмерно предвзята к нему?

Я со стоном утыкаюсь лицом в плечо мужа: стыдно вспомнить, чего я только не наговорила ему о старшем сыне Хелены.

– Не напоминай мне об этом, – мычу в плечо Юргена, прижимаясь к теплому боку. – Иначе сгорю от стыда.

Он беззлобно посмеивается, понимая, как гадко я себя чувствую, особенно после признания Доминика, о котором ему рассказала.

– Так ты признаешь, что была предвзята к нему?

– Признаю. Но и ты пойми, он меня ошарашил своим поведением, – пытаюсь оправдать себя перед мужем, – появился весь такой... в одном полотенце. И флиртовал со мной... Да со мной десять лет не флиртовали! Да еще так напористо.