– Ты иногда ведешь себя как настоящий сукин сын, – сказала она, отпуская его.

Ее рука сжалась в кулак, и она ударила его в плечо. Ребус поморщился и потер ушибленное место.

– Ты, наверное, тренируешься с гантелями? – спросил он.

– Побольше, чем ты, – отрезала она.

– В том же зале, что и твой дружок из прокуратуры? Он опять пригласил тебя на дешевый обед?

– И совсем не смешно.

– Тогда почему ты улыбаешься? – спросил Ребус, когда они двинулись дальше.

– Фокс прибирает к рукам все материалы по делу, – сказала словно невзначай Кларк.

– Да, это факт, – подтвердил Ребус.

– Так что если ты намерен заняться раскопками…

– Придется пожертвовать собственным достоинством, только и всего, – сказал ей Ребус.

– Но в баре…

– Если бы я сразу начал пресмыкаться, он бы заподозрил неладное. – Ребус метнул взгляд в ее сторону. – Прохожие могут ошибочно прочесть в твоих глазах завистливое восхищение.

– Могут, – подтвердила Кларк, продолжая смотреть на него широко раскрытыми глазами.

В диспетчерской просмотрели все данные, полученные в ночь аварии из западной части города, но не нашли ничего, кроме звонка того самого водителя, который сообщил об аварии. Ребус тем не менее запросил подробности и все записал в блокнот. Он вспомнил, что звонившая ехала домой по окончании смены в ливингстонском супермаркете. Он набрал ее мобильник – она оказалась на работе. Спросила, как дела у Джессики Трейнор.

– Поправляется, – сказал ей Ребус. – У меня к вам несколько уточняющих вопросов. Когда вы остановили машину, вы никого и ничего больше не заметили поблизости?

– Не заметила.

– Никаких указаний на то, что во время аварии она могла быть не одна?

– А что, разве там был кто-то еще?

– Мы пытаемся восстановить картину происшествия, миссис Мьюир.

– Она была на водительском сиденье.

– И дверца была открыта?

– Вроде бы.

– А сапожок?

– Я понятия не имею. Я думаю, от удара он мог…

– Вы не помните, он был застегнут или нет?

– Не помню. – Она помолчала и спросила, важно ли это.

– Не очень, – заверил ее Ребус. – И никаких других машин вы не видели? Никаких габаритных огней на дороге?

– Никаких.

– Я понимаю, что спрашиваю у вас слишком много, но, может быть, вы по пути заметили какие-нибудь встречные машины?

– Я думала о предстоящем ужине. И радио в машине, наверно, было включено.

– Значит, вы ничего не помните?

– Нет.

Ребус поблагодарил ее и повесил трубку. Он подумал, что она обратила бы внимание, если бы какой-нибудь рейсер с ревом промчался мимо. Он встал из-за своего стола и подошел к Кристин Эссон.

– Что у тебя есть для меня? – спросил он.

Она показала на принтер.

– Вы же из старой гвардии – я решила, что вам привычнее на бумаге.

– А что, папирус у нас уже кончился? – Он взял пачку листов с принтера.

– Там было и еще, – добавила она. – Но все повторы и перепевы.

– Ну, для начала пойдет, – сказал Ребус, возвращаясь к своему столу и ставя стул так, чтобы можно было вытянуть ноги. Затем принялся читать интернет-версию жизни Оуэна Трейнора. Пятьдесят два года. Семнадцать лет состоял в браке с Жозефиной Грей. Болезненный (и дорогой) развод. Лет в двадцать пять Трейнор был объявлен банкротом, но через десять лет он снова на коне. Родился в Кройдоне[12] – одному интервьюеру он сказал, что учился в «университете кулачного боя». По наблюдению беседовавших с ним журналистов настроение у него быстро меняется, когда поднимают темы, которых он касаться не хочет. Один из интервьюеров даже сообщил, что Трейнор пригрозил свесить его за ноги из окна, правда, говорилось это в шутливом тоне. Но шутки кончились, когда разгневанный инвестор, потерявший деньги, начал поднимать шум: скандалиста избили у дверей собственного дома, и он оказался в реанимации. Искать правды в суде он не стал. Имелись и другие примеры вспыльчивости. Трейнор не умел совладать со своим буйным нравом. Его изгнали по меньшей мере с одного ипподрома и одного пятизвездочного отеля в Лондоне.