Мысли, безусловно, были приятные, но через некоторое время в горле слегка запершило, и захотелось откашляться. Стало страшновато: скорее всего, с разрезанным и зашитым животом кашлять будет весьма некомфортно.

«А вообще – странно… операция же уже прошла? Ну да, я хорошо помню, как анестезиолог велел считать до десяти… и еще прищепку эту на палец нацепили… но почему-то ни боли, никакого неудобства я не ощущаю. Может, ещё от наркоза не отошла?», – после этого Вероника Семеновна почувствовала – затекло плечо, и совершенно естественным движением перелегла на спину. По-прежнему ничего и нигде не болело, но теперь открывать глаза стало страшно. Да и запах в комнате был совершенно не больничный.

Пахло дымом и почему-то – свежим сеном, ещё какой-то специфический резковатый запах горечи. Такой бывает, когда в банный веник добавляют стебли полыни. И вся эта коллекция ароматов совершенно точно не имела никакого отношения к больнице.

По-прежнему не открывая глаза, и все еще чуть вялая со сна, она протянула руку и, очень легко касаясь неожиданно плоского живота, испуганно подумала: «Никакого разреза… ведь если бы был разрез, я бы его чувствовала? Получается, операцию отменили? Надо позвать медсестру…».

Вероника Семёновна открыла глаза, растерянно оглядела наполненную солнечным светом совершенно чужую странную комнату, на мгновение задержалась взглядом на камине, в котором тихо догорали поленья, и снова зажмурилась. Галлюцинация была настолько яркой и реалистичной, что охватившая её растерянность стала почти пугающей.

«Это… это что за мираж? Неужели от наркоза такое мерещиться может? А где же тогда кнопка вызова медсестры… или я все ещё сплю?»

Её раздирали совершенно противоречивые желания: хотелось открыть глаза и все рассмотреть внимательно, чтобы потом, когда она придёт в себя, вспоминать детали этого необычного яркого сна, и очень хотелось зажмуриться ещё сильнее и натянуть одеяло на голову, чтобы не видеть этих странных, но таких реалистичных вещей.

От шока сердце стучало так, что Вероника Семёновна невольно приложила ладонь к груди и тут же испуганно отдёрнула её: тело под ладонью было совершенно чужим! Чувствуя, что сходит с ума, и все ещё боясь открыть глаза, она затаила дыхание и, резко подняв обе руки, потрогала через плотную шероховатую ткань молодые и упругие груди.

«Господи, даже размер не мой…», – почему-то эта деталь показалась особенно обидной. Сама Вероника Семёновна была обладательницей крупного, даже массивного, бюста, которого всю жизнь немножечко стеснялась. Сейчас, ощущая под руками скромную «двоечку», она ощущала накапливающуюся панику...

Очевидно, именно из-за этого странного состояния она и пропустила все звуки извне, потому сильно вздрогнула, когда кто-то дотронулся прохладной ладошкой до её плеча, и детский голосок спросил:

– Николь, ты пришла в себя?! Ты правда пришла в себя? Ну, пожалуйста, открой глаза!

Голос был мягкий, детский и совершенно не опасный. Девочка очень-очень хотела, чтобы неведомая Николь открыла глаза, и Вероника Семёновна, не слишком соображая, почему она отзывается на этот голос, машинально послушалась.

Девочка действительно оказалась очень милой, и у Вероника Семёновны уголки губ сами собой начали приподниматься, формируя слабую улыбку.

– Я знала, что ты выздоровеешь! Подожди чуть-чуть, я сейчас позову маму! – с этими словами девочка резко повернулась, подхватила длинную неудобную юбку и побежала куда-то, громко крича: – Мама! Николь очнулась! Мама…

Казалось, малышка бежит по широкому гулкому коридору, дающему слабое эхо. Голос её отдалялся, а потом и вовсе пропал. Но буквально через пару минут откуда-то издалека послышалось невнятное бормотание и новые непонятные звуки. Через несколько мгновений Вероника Семёновна поняла: кто-то идёт сюда, к этой кровати. Кто-то незнакомый.