– Собирайся! – весело возвестил он удивленной ведьме, входя в комнату. – Пойдем в лес за твоим папоротником. Кажется, это то самое, что нам нужно!

– Это папоротник защищает нас от слепней? – вытаращилась на него Ева.

– Скоро узнаем, но полагаю, да. Где Эвтер?

– Во дворе, наверное.

Одевшись потеплее, потому что в апрельском лесу было еще сыро и промозгло, Ева с Экхартом вышли на улицу, где, подставив теплым весенним лучам золотое лицо, стоял железный стражник. Ева невольно залюбовалась точеным профилем и золотыми волосами, по которым скользили солнечные блики.

***

Каждый день в лаборатории теперь буквально кипела работа. Экхарт занимался папоротником. Это было то самое растение, которое уже в течение многих поколений использовали лесные жители в своем рационе, и именно оно создало в их организме некую защитную систему, сосредоточенную в крови. Сок папоротника, если его принять в достаточном количестве, представлял собой что-то вроде естественной вакцины, которая на некоторый период оберегала человека от посягательств слепня, жаждущего крови, но этот эффект довольно быстро рассеивался. Но так как для жителей леса употребление его было в порядке вещей, то защитные свойства уже обосновались в их организмах, и это передавалось по наследству. К тому же сызмальства дети получали новые дозы этой вакцины, что только укрепляло их иммунитет к слепням. На них практически не действовал яд, вызывающий эйфорию, но главное, что их кровь была не просто непригодна для питания этих жутких существ, но и опасна, а в больших количествах еще и ядовита. Поэтому слепни давно обходили стороной становища жителей дальнего леса, выискивая себе пропитание лишь среди заблудившихся или просто одиноких путников.

Папоротника в лесу, к сожалению, почему-то было не так много, поэтому самой важной задачей Экхарта стало создать средство, содержащее в себе этот особенный сок, которое, введенное в организм человека один раз, останется там навсегда или хотя бы на долгий срок. Тем более на вкус, к изумлению Евы, папоротник в любых видах показался и доктору, и Эвтерниусу просто отвратительным.

– Надо привыкнуть, – вежливо сказал стражник, отведав запеченные корни и маринованные стебли, приготовленные лесной ведьмой.

– Не надо, – рубанул, как всегда, Экхарт. – Я придумаю что-нибудь, чтобы не пришлось это постоянно есть. Тем более, его не так-то просто найти.

– Ближе к нашим пещерам он растет намного гуще, – грустно ответила Ева. – Может быть, мы тоже нужны этому растению, как оно нам?

Надо ли говорить, что первым делом Экхарт, получив сок, тут же принялся испытывать его на своем подопытном, который до сих пор находился в лаборатории и все так же был пристегнут множеством крепких кожаных ремней? Врач лил на серебряную кожу вытяжку из папоротника в различных концентрациях, смазывал ею порезы, которые сам же наносил. Слепень каждый раз очень медленно, но восстанавливался: исчезали порезы и ожоги, нанесенные ядовитой для него жидкостью. Отрастали раз за разом пальцы, которые отрезал Экхарт, чтобы и на них проверять действие нового лекарства. Строительным материалом, как выразился однажды доктор, по-видимому, был сам слепень, поэтому что со временем его тело и конечности становились все тоньше, словно он худел.

Из любопытства Экхарт пытался его подкармливать и совал периодически ему в руки какой-нибудь железный предмет, но тот не выпускал присоски, чтобы растворить его своим ядом, и вообще никак не реагировал на прикосновение металла. Существо постепенно истончалось и угасало, и ярко-оранжевые огненные глаза его теперь стали тусклыми и почти мертвыми. Ева жалела слепня, потому что ее племени эти создания никогда не причиняли вреда, но она знала, насколько он опасен для людей. Она только иногда с грустью рассказывала служанке о своих переживаниях, будто стесняясь этого, но та понимающе кивала головой в ответ.