Финея вдруг ухватила меня за руку:

— Уходи, Пальмира идет. Не вздумай при ней даже заговорить о побеге. Запрут так, что вообще не вздохнешь.

Я порывисто обернулась, поймала серый настороженный взгляд и тут же вернулась на свою кровать, но имперка окликнула меня:

— Мирая, оденься и иди за мной.

Внутри все ухнуло:

— Куда?

Та поджала губы:

— Делай, что говорят. Живо.

Я посмотрела на Финею, на тревогу в ее глазах. Вновь взглянула на Пальмиру и покачала головой:

— Я не пойду. Не пойду!

Имперка поджала губы, ее лицо посерело:

— Не будь дурой. Не пойдешь сама — поволокут силой. Ничего хорошего не выйдет. Одевайся, как друга прошу. Иначе мне придется позвать вальдорцев.

Нет… Пальмира не была мне другом. Я медлила. Но прийти собственными ногами туда, где со мной могут сотворить то же самое, что с несчастной Финеей… Знать, что пришла сама, склонила голову перед этими ублюдками… Вот это — самое дно!

Я сглотнула пересохшим горлом, задрала подбородок:

— Не пойду.

Пальмира вздохнула:

— Прости, девочка, но ты меня вынуждаешь.

Она отошла на несколько шагов и кивнула в сторону.

Меня скрутили, как ребенка, и поволокли из тотуса прямо в сорочке. Я не кричала но беспомощно дергалась в огромных ручищах вальдорцев, упиралась. Стоит ли говорить, что это не имело ни малейшего смысла? Пальмира больше не сказала мне ни слова, лишь семенила по коридорам впереди, сверялась с навигатором. Коридоры, переходы, лестницы. Наконец, мы остановились перед простой серой дверью, и створка с шуршанием поехала в сторону.

9. 9

Меня втолкнули в помещение, я бегло огляделась и попятилась к двери. Лигура невозможно было ни с кем перепутать. Я осталась один на один с чудовищем в маленькой комнате с голыми стенами, узкой кроватью и уборной за полупрозрачной перегородкой. Я замерла, не сводя с него глаз.

Кондор какое-то время смотрел на меня, скреб цепким взглядом. Прищурился, шумно выдохнул. А я глохла от ударов собственного разогнанного сердца. Он направился ко мне, и в горле пересохло. Я с ужасом поняла, что застучали зубы. Дикий животный страх. И при этом — жгучий неуемный стыд, который обдавал кипятком, все искажал, разливался ядом. Я не могла смотреть на лигура. Воображение тут же подсунуло его горячие руки, шарящие по моему телу, его язык у меня во рту. Я почти ощущала эти касания, чувствовала его запах. Страх смешивался с едва уловимым острым томлением, которое простреливало тело микроскопическими разрядами. Он будто поставил на мне клеймо, которое невозможно стереть, и сейчас оно горело от его присутствия. Я прислонилась к двери, чтобы найти опору. Пальмира говорила, что я должна быть с ним осторожна. Очень осторожна. Впрочем, Пальмира могла наговорить что угодно — она служит рабовладельцам. Ей нельзя верить. Никому нельзя верить.

Лигур остановился в нескольких шагах, оглядел меня с ног до головы, и я поежилась под этим взглядом. Невыносимо. Он смотрел на меня, как на вещь. Свою вещь. Безоговорочно свою. Колот, все те имперцы в креслах — все было не то. Их взгляды обезличивали, унижали. Этот — уничтожал и подчинял. И именно под этим взглядом я, как никогда, чувствовала себя слабой женщиной. Уязвимой и хрупкой. Беспомощной перед чужой силой.

— Что в тебе такого, Мирая?

Я содрогнулась от звука тихого голоса. В нем сквозили угроза, злость. И неподдельный интерес. Не думаю, что Кондор хотел ответа.

— Что в тебе такого, что мои мысли снова и снова возвращаются к тебе?

Я молчала. Что я могла ответить? Лишь смотрела, как на источник опасности, не в силах опустить глаза. Казалось, ослаблю внимание и тут же погибну.