— Что значит «иных»?

Она молчала. Я опустила голову, понимая, что не дождусь ответа:

— Эти люди… они сказали, что меня заказали.

Пальмира окинула меня понимающим серым взглядом:

— Сочувствую. Мне, правда, жаль.

Я схватила ее за руку:

— Но кто?

Пальмира пожала плечами:

— Разве угадаешь? Покопайся в памяти, поищи ответы. Может, отыщешь… Могу сказать лишь одно: простых заказчиков в таких делах не бывает. Это очень большие деньги… — она осеклась, нахмурилась: — Как тебя зовут?

— Мирая.

Она кивнула:

— Это очень большие деньги, Мирая. Дикие деньги.

Я откинулась на плоскую подушку, чувствуя, что слабну. Вглядывалась какое-то время в посеревшее лицо Пальмиры. Она была не такой, как вчера. Ее что-то очень угнетало.

— Дикие деньги? За то, чтобы через год или два отпустить нас?

Она отвела глаза, какое-то время молчала. Наконец, покачала головой:

— Мне больно отнимать у тебя надежду, но… Войдя сюда рабыней, ты больше не выйдешь. Никогда. Забудь об этом. Смирись.

Я стиснула зубы, напряглась, будто пыталась отгородиться от этих слов. Самым ужасным было понимать, что она не лжет. Я осознавала это где-то глубоко внутри, знала с самого начала, едва увидела эти последние графы в договоре.

Я вновь схватила ее за руку:

— Что будет дальше?

Она повела тонкими изогнутыми бровями:

— Как повезет. Но обычно, когда становится уже все равно, все заканчивается седонином. День за днем. Снова и снова. Пока не лишишься разума. Чем раньше ты сломаешься — тем ближе такой конец.

— Но ведь у тебя не так! Ты свободна. Только…

Я не договорила. Она нервно выдернула свою руку из моих пальцев:

— Лучше бы это был седонин.

— Почему? Ты ведь можешь уйти в любой момент. Ты сама говорила.

Пальмира нервно покачала головой:

— Не могу. Ничего не могу. Отстань.

Она подскочила, ухватилась за чашку, намереваясь уносить. Я поняла, что об этом спрашивать бесполезно — Пальмира не спешила откровенничать со мной.

— Постой. Этот лигур, Кондор. Кто он? Один из держателей?

Она покачала головой:

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

Я опустила глаза:

— Просто спрашиваю.

Кажется, она не поверила:

— Будь с ним осторожна, Мирая. Очень осторожна.

К нам подошла рабыня-верийка. Гладкая, почти чистая, без характерных пятен. Бросила на меня короткий острый взгляд, но тут же обратилась к Пальмире:

— К господину Элару.

Я заметила как по лицу имперки пробежала нервная дрожь. Она почти отшвырнула чашку, расплескав жидкость, и выбежала из тотуса. Я ясно помнила слова о том, что Пальмиру намеревались наказать.

7. 7

Слова Пальмиры долго преследовали меня. Не выходили из головы. Я снова и снова освежала в памяти наш разговор, пытаясь выудить из него хоть какую-то зацепку, но все было бесполезно.

Мысль о том, что меня заказали, не давала покоя. Кто? Этот вопрос бился в голове, как закрытая в банке муха. Кто?

Я жила скромно и тихо. Утром уходила на работу, возвращалась поздно. У меня даже не было подруг, с которыми можно было бы продавать глаза в торговых галереях или околачиваться в хрустальных садах, глазея на высокородных. Мне это было не интересно. Я дружила лишь с Лирикой — такой же работницей оранжерей. Но все наше общение начиналось и заканчивалось лишь в их стенах. В последнее время мы только и говорили, что о лигурской абровене, которую, наконец, удалось культивировать вне Лигур-Аас. Тряслись над маленькими нежными кустиками и, как дети, радовались каждому новому цветку. Желтые, с длинными изогнутыми лепестками и толстым пестиком. А запах…

Но сейчас любые ассоциации с Лигур-Аас внушали вселенский ужас и стыд, потому что память вновь и вновь подсовывала темное лицо с холодными зелеными глазами. В уши вползали слова, брошенные перед тем, как Кондор ушел. Можно ли им верить? Что-то внутри подло подсказывало, что они не были ложью. Но лигур — не заказчик. Кому я могла понадобиться настолько, чтобы устроить весь этот подлый кошмар?