Он ждал сутулого ботаника в рубашке и брюках, со слипшимися желтыми волосенками, а пришел подтянутый парень со стрижкой, как у Джона Коннора, в джинсах и белой футболке.

Обнялись. Отстранившись, Павлик сказал:

— Офигеть! Ну ты даешь! Это как же ты так быстро?

Егор смущенно потупился и улыбнулся уголками губ.

— Да приезжал тут один. Рассказывал, что надоело быть жирным. Я тоже решил, что смогу.

Появилось странное чувствое, дежа вю какое-то, запахло морем и озоном. Что-то похожее Павлик уже чувствовал – приятное дуновение ветерка. Он сфокусировался на брате:

Егор Раткевич, 15 лет.

—

Внушаемость/воля: 22/6

Отношение: уважение.

Значимость: 4.

Коэффициент влияния: 1. Логик (реализатор).

— Охренеть, — выдохнул Павлик и провел ладонями по лицу.

— Что-то случилось? – забеспокоился Егор, подслеповато щурясь.

«Случилось то, что ты теперь «влиятельный», а стал таким, потому что я, мать его, культиватор, — подумал Павлик. – Я запускаю в мозгах людей процессы, которые заставляют их меняться и прогибать реальность под себя. Насколько это для вас безопасно? Трудно сказать».

— Да герой ты, вот что.

— Тебе спасибо! – улыбнулся Егор. – Так а что случилось? Что за таинственность? Почему нельзя говорить родителям? Ты из дома сбежал, что ли?

— Нет. Давай присядем. – Павлик кивнул на раздолбанную детскую площадку, где частично сохранилась скамейка, здесь, в проходном месте, было стремно говорить о странных вещах.

Сели на спинку скамейки, как на жердочку. Павлик сплел пальцы и проговорил:

— Происходят странные вещи. Настолько странные, что… не угадаешь, даже не пытайся. А я тебе не скажу, потому что эти знания опасны. Просто поверь мне. – Он посмотрел в упор на друга-брата, его лицо оставалось каменным, лишь в глубине серых глаз поблескивало любопытство. – По-хорошему, нам и встречаться не следовало. В общем, чем меньше людей знают о том, что я здесь, тем лучше. Для них лучше, не для меня.

— Ладно… А я тебе зачем? Мне не опасно?

— Думаю, нет, если больше не встретимся. В общем… Мне больше не к кому обратиться…

— Что нужно сделать? – Егор подался вперед.

— Позвонить моим соседям и… Попросить к телефону меня. Или спросить, что случилось, почему от меня нет вестей, что-то такое. Я сам звонил, представился тобой, но они меня узнали. Хочешь, на бумажке напишу текст, что говорить?

— Скрипт… Не надо. Родители собрались в театр, скоро уйдут, я позвоню со своего домашнего, а ты рядом постоишь, вдруг что подсказать надо.

Павлик кивнул. Молодец Егор, настоящий мужик. Другой бы уже вопросами замучил, он же верит, делает, как говорят. Егор, то и дело поглядывавший назад, соскочил с насеста, кивнул на белую «волгу», выруливающую из двора.

— Все, можно идти. – Он воровато огляделся и прошептал: — За тобой точно нет хвоста? У меня ж зрение, я не замечу…

— Люди нам точно не угрожают.

Павлик направился за Егором, с каждым шагом все меньше желая знать правду. Развернуться, убежать, сунуть голову в песок! Он сжал кулаки. Нет. Да, он не к каждой правде готов, но правильнее – знать.

Знакомый подъезд, где нет ни единой надписи и не облезла на стенах краска. Узкий хромированный лифт с рядком светящихся кнопок, еще не выветрившиеся женские духи. На весь седьмой этаж – тот же запах.

— Мамин парфюм, — сказал Егор, отворяя дверь. – Отец из Франции привез.

— Круто, че… — Павлик замер у входа, уставившись на красный кнопочный телефон, как на кровного врага. Снял кроссовки, как и Егор, и долго их ровнял по паркету, чтобы они стояли на одной прямой.

— Волнуешься, — констатировал Егор, снял трубку. – Или сначала чай? Извини, сладкого нет, я такое больше не ем.