Я села на шаткий стул, начала жевать, почти не чувствуя вкуса. В голове крутилась одна мысль: "Изменится, значит. Скоро". Что именно? Моя жизнь? Положение? Или, может, сам этот мир? Хотелось бы верить, что к лучшему, хотя опыт подсказывал – чудес не бывает.

Я съела все, что было в миске, выпила стакан воды с металлическим привкусом, поднялась со стула, потянулась, чувствуя, как хрустят позвонки.

Мало ли, что и когда изменится. Сейчас надо заниматься повседневными заботами: проверить запасы в кладовой, подшить платье, может, даже попробовать испечь хлеб из остатков муки. А там… Будет видно… Как говорила Анара: "Утро вечера мудренее, а день – ночи". Хотя в моем случае, кажется, и ночь может преподнести сюрпризы.

Весь день мы с Анарой не выходили из дома. После вчерашнего ливня двор превратился в настоящее болото – густая грязь липла к подошвам, оставляя жирные коричневые следы на пороге. Анара выставила за дверь старую циновку из камыша, чтобы вытирать ноги, но это мало помогало – глина все равно просачивалась сквозь дырявые плетения.

Закончив со штопкой, Анара взяла жестяное ведро с отбитыми краями и тряпку из мешковины. Я слышала, как она ворчала себе под нос, скребя пол на первом этаже – засохшие пятна от грязных луж не поддавались, оставляя серые разводы. Самодельная щетка из связанных прутьев шуршала по потемневшим дубовым доскам, а вода из колодца, которую она принесла еще утром, отдавала тиной и ржавчиной.

Я устроилась в спальне на втором этаже, устроившись на кровати с подложенной под спину подушкой, решив заняться самообразованием. Книга, которую нашла в дубовом сундуке на чердаке, была массивной, с потрескавшимся кожаным переплетом, украшенным стершимся тиснением. Страницы пожелтели от времени, чернила местами расплылись, образуя причудливые кляксы, но читать можно было. Я осторожно листала хрупкие страницы, внимательно изучая ее содержимое. Узнала, что здесь, в этом мире, существует целая иерархия потусторонних существ – от безобидной нечисти до опасной нежити. Главы делились по регионам: «Лесовики Восточных долин», «Болотные духи Юга», «Нежить Приграничья». Иллюстрации, выполненные неумелой рукой, выглядели как детские каракули – кривые человечки с клыками, бесформенные тени с красными глазами.

То есть те же домовые, лешие, кикиморы могут вполне мирно сосуществовать бок о бок с зомби и упырями. Последнее меня, конечно, не обрадовало. Не хотелось бы ночью столкнуться нос к носу с каким-то излишне голодным упырем. Впрочем, Анара как-то обмолвилась за ужином, что разозленный домовой может быть похуже десятка упырей. И посоветовала не доводить "батюшку хозяина", как она почтительно назвала домового.

Я послушно покивала тогда, не решаясь уточнить, как именно его можно довести. Моя психика, воспитанная на земных реалиях с их электричеством и наукой, плохо воспринимала местную экзотику. Но просвещаться было необходимо. И потому я сидела, поджав ноги, и внимательно изучала описание сущностей, населявших этот странный мир.

«Домовой, или "батюшка хозяин", – гласил раздел о домашних духах, – требует уважения: крошки со стола по вечерам, каплю молока на порог в новолуние. Прогонит крыс, предупредит о пожаре стуком в стену. Но оскорбленный – испортит урожай, насшлет бессонницу, может даже удушье ночью». Я вспомнила, как Анара вчера бросила кусок черствого хлеба под печь, не утруждая себя объяснениями. Теперь стало понятно – это подношение для него.

Про зомби и упырей писали скупо, будто автор и сам не хотел вдаваться в подробности: «Восстают из могил при нарушении погребальных обрядов. Боятся железа и огня, не переносят запах чеснока». Никаких конкретных инструкций, как от них убегать или где искать укрытие. Ну или с ними сражаться, если уж совсем отчаянный. Зато кикиморы, согласно книге, в основном воровали носки и пугали скот по ночам. Смешно звучало, если бы не зловещее примечание: «разгневанная кикимора может задушить во сне, особенно детей».