— Ну что, ты, бусинка моя! Я много сделала! Всем хватит! Идем со мной! Лео, и ты! Скорее!
Она протягивает пухлую ладошку моей дочери, и та с радостью идет к ней.
— Накорми детей в другом месте, пожалуйста.
— Как скажете, госпожа.
Тяжело вздыхаю, глядя им вслед и пытаюсь вспомнить, зачем я здесь. Ах, да. Проконтролировать сбор обоза для короля. Пожалуй, отличное занятие, чтобы не думать о произошедшем.
Как на зло, телеги стоят на дороге, аккурат перед окнами столовой рыбацкого дома. Как раз там, где обедает наш гость со своим камердинером. Помню этого парня еще со времен, когда была герцогиней и звали меня Энни. Он всегда пользовался популярностью девиц, а теперь, возмужавший, плечистый и при деньгах, так тем более. Вот и сейчас у обоза творится что-то безумное: здесь крутятся все, кому не лень. Даже мое присутствие их не смущает. Еще бы! Когда представится возможность построить глазки таким красавцам.
Пересчитываю корзины, проверяю содержимое каждой, чтобы в королевский двор не попало ничего, что могло бы огорчить повара нашего правителя и не бросило тень на мое баронство. Даже одна случайно попавшая тухлая рыба испортит мнение о нас, а я работала на имя Ирвингской форели ни много, ни мало, шесть лет.
Не прекращающийся свербеж в затылке так и просит обернуться и посмотреть, кто за мной наблюдает. Но я заставляю себя не думать об этом, к тому же, наверняка, это не так. Зачем Роулу пялиться на меня, когда вокруг юные сочные девицы, готовые ублажить господина в любом укромном месте, да еще и по первому требованию?
В очередной раз сбиваюсь и начинаю заново, продолжая клясть в уме нашего нового герцога. Да и старого тоже. Вот надо было ему с войной на Роула идти?! Жили себе спокойно, бед не знали, так нет же! Теперь все расхлебываем. Особенно я. Не могу посчитать эти дурацкие корзины с бочками!
Заставляю слуг снять кули с сушеной рыбой, которые уложены сверху, чтобы проверить наполнение нижних мешков, и замечаю странное поведение одного из мальчишек. Глаза у него становятся испуганные, а пока отворачиваюсь, краем глаза замечаю, как один из мешков быстро перекладывает в сторону пересчитанных.
— Сюда подойди! — включаю тон суровой холодной баронессы и пристально смотрю на бледнеющего пацана.
Работа вокруг не останавливается, но все посматривают на нас, ожидая, что будет дальше. Один из мужиков, несущий в руках двух огромных лососей, засмотревшийся на меня, не замечает камня под ногами и падает прямо в грязь. Лососи, чувствующие свободу, мстят ему, щедро отвешивая хвостами пощечины, чем отвлекают народ от драмы с нашкодившим мальчишкой.
Пока все хохочут, пацаненку не до смеха. Он опускает голову и ковыряет пальцем дырку в шапке, снятой с головы. Жду признаний, раскаяния, оправданий, но он молчит, будто сворованная рыба у него во рту.
— Сам расскажешь? — тяжело вздыхаю, понимая, что сейчас придется включить барыню и придумать наказание ребенку. Как же не люблю я это!
Он молчит, продолжая ковыряться в дырке, и внимание зевак постепенно возвращается к нам.
— Хорошо, — иду к телеге, сталкиваю тяжеленный мешок с вяленой рыбой, тянусь за вторым, который спрятал горе-работничек, и дергаю его к себе, ожидая, что весит он килограммов пятнадцать, как и прежний. Но тот оказывается неожиданно легким, и меня резко отбрасывает на несколько шагов назад, вместе с этим злосчастным мешком.
Лечу по инерции, представляя, как на глазах всей деревне вот-вот рухну в грязь, но оказываюсь в крепких руках герцога. Мне не нужно видеть, чтобы понять, что это именно он. От рыбаков не пахнет сладкой смолой, да и мало кто из них осмелился бы так крепко прижимать хозяйку к себе.