Сердце падает в пятки, а кожа горит так, будто он меня обнаженную к себе прижал.
— Каков улов у герцога! — кто-то из мужиков полушепотом шутит неподалеку от нас, и полуулыбка Роула дает понять, что он слышал то же, что и я.
Делаю попытку вывернуться, но ноги разъезжаются, и Роул вжимает меня еще крепче. Да так, что через многослойную юбку поясницей чувствую, как же он рад меня видеть.
Предпринимаю еще одну попытку отойти, а герцог, только смеется над моей беспомощностью. В конце концов, мужские руки крепко берут меня за талию, и как куклу переставляют на траву. Вместе с мешком, что болтается, зажатый в моем кулаке.
Роул забирает его, развязывает веревку и переворачивает мешок вверх дном. Когда на землю падают пучки соломы и пара стертых башмаков, пацан рвано всхлипывает, но продолжает молчать, еще глубже пряча шею в плечи.
— В погреб его, — командует Роул, и бросает в мальчишку пустой мешок, который тут же надевают ему на голову.
С замиранием сердца смотрю за тем, как двое здоровых мужиков скручивают щуплого паренька, и выворачивая руки за спину, уводят за хижину.
Смотрю на Роула и понимаю, что он выполнил мою работу, избавив от надобности придумывать наказания, но в груди зарождается протест. Как можно было отправлять человека в подвал, даже не разобравшись, что произошло?
— Вы что-то хотели сказать, баронесса вон Ирвинг? — издевательски щурит глаза Роул, видимо, чувствуя мое возмущение его самоуправством.
— Благодарю вас, мой лорд, –— опускаю голову, чтобы выглядеть покорной и мой гнев был не так заметен, — за то, что не дали упасть моей дочери и мне.
Он хмыкает и, надолго задержав взгляд, уходит обратно в дом, оставляя меня одну перед парой стоптанных сапог, которые хотели подать к королевскому столу. Надо бы разобраться, зачем мальчишка сделал это, и кто ему помог.
Заканчиваю с подсчетами, проверяю, чтобы были восполнены недостающие продукты, и иду в сторону погребов. Наверняка, парня кто-то надоумил, а сам он не виноват.
Прохожу мимо, припадаю ухом к каждой из дверей, но везде тишина. Пробегает мысль, что ребенка избили до смерти, но как только слышу всхлип, от сердца отлегает.
Снимаю амбарный замок, накинутый на петли, и спускаюсь на несколько шагов в темное прохладное подземелье.
— Эй! Подойди-ка сюда! — всматриваюсь в темноту, но даже силуэта не могу различить, — не бойся. Я поговорить пришла. Расскажешь правду, и я подумаю, как смягчить твое наказание.
Когда вижу два блестящих глаза, сияющих во мраке, вздрагиваю. Выглядит это зловеще. Но после появляется сам паренек и бесшумно усаживается на несколько ступеней ниже.
— Ну, рассказывай.
Тот отчаянно вздыхает, достает изо рта несколько серебряных монет и собирает их в ладошку, а после протягивает мне. Кривлюсь, глядя на перепачканные пальцы, мокрые от слюны, и сверкающие монетки, которые смотрятся чем-то инородным в руках бедняка.
— Я не для себя…— неуверенно начинает он, — я батю спасти хотел.
— Та-а-ак, — подпираю щеку кулаком, готовясь слушать душещипательную историю. В этот момент моя вера в пацаненка начинает угасать. Если он окажется сказочником, уйду и даже не пожалею.
Но то, что говорит это ребенок, к сожалению, не сказка. Мои глаза округляются с каждой секундой, а сердце колотится, отчаянно пытаясь выскочить из груди. Разбойники, что грабили обозы, снова принялись за свое.
— Они поймали меня, когда я в лес за папоротником ходил. Сестра из него похлебку варит вкусную.
— Какую похлебку? Рыба вам чем плоха?
— Так рыбу Фанька не дает. Говорит, не заслужили...