Нам нужно было запастись водой для нашего мотора, имевшего приятное свойство поглощать почти столько же воды, сколько керосину.

Итак, шлюпку на воду и скорее на берег – взглянуть, что это за место, а затем дальше в путь! Ничто здесь не располагало к дальнейшему пребыванию.

Мы пристали к берегу под хижиной, но нигде не виднелось ни тропинки, которая бы вела наверх по крутому горному обрыву. Мы осилили было часть подъема, но затем стало слишком круто, а камни сидели в рыхлой почве так непрочно, что беспрестанно осыпались у нас под ногами.

В другом месте с высоты вырубленной по обрыву лестницы свешивался двойной конец стального троса – очевидно, остаток небесной лестницы немца. Пожалуй, можно было и нам вскарабкаться по ней наверх, но к чему? Ведь доставить вниз таким же путем воду было невозможно.

Мы снова сели в лодку и стали грести под скалистыми стенами, с дырами и пещерами у подножий и с кайрами на всех уступах. Но от ручья, низвергавшегося вниз, тоже оказалось мало проку – воды не набралось даже с ведро.

Поэтому мы вернулись на судно и завели мотор, собираясь плыть дальше. В это время с моря плотной стеной стал надвигаться туман. Мы не ушли дальше устья бухты и успели застрелить лишь несколько кайр, кружившихся над нами, как туман уже настолько сгустился вокруг нас, что мы даже перестали различать берега по обеим сторонам горла фьорда. Пришлось вернуться на ночь обратно в бухту и бросить якорь.

На следующее утро видимость была сносная. Мы обогнули мыс по направлению к расположенной севернее Моржовой бухте. Здесь на берегу стояли большие дома. Это была покинутая станция известного китолова М. Ингебригтсена[29], который провел здесь несколько лет.

Моржовая бухта очень мелководна, всего три-четыре сажени глубины[30]; на южном ее берегу скалистые стены с глубокими пещерами; вот где удобно было запастись водой из протекающего здесь ручья. Гаванью эту бухту считать нельзя, так как она не защищена с востока от дрейфующего льда, а когда море свободно от него, восточные штормы должны разводить здесь большую волну.

Пока другие носили воду из ручья, Грёндаль, Коре и я отправились осматривать внутреннюю часть острова.

Слегка волнистое, голое, скалистое плато, прикрытое рыхлым слоем земли. Своими округленными очертаниями ландшафт очень напоминает Шетланн.

Но какая невероятная пустыня, какое бесплодие кругом! В этих северных широтах мне не приходилось встречать местности с более скудной растительностью; пожалуй, только равнины, засыпанные вулканическим пеплом на острове Ян-Майен, еще бесплоднее.

Лишь изредка там и сям нам попадались на глаза цветок или убогая травка, цеплявшиеся за щербатые края трещин; неглубокая и рыхлая арктическая почва легко дает трещины. В большинстве же случаев поверхность земли была совершенно голая и серая.

Свенандер и Ю. Г. Андерсон, исследовавшие остров летом 1899 года, полагают, что причина этой поразительной оголенности – сильные морозы, от которых рыхлый верхний покров скал трескается, измельчается и превращается в землистый ил. Он жадно впитывает в себя влагу, вследствие чего становится во время таяния снегов жидкой грязью, которая медленно сползает или оплывает даже по самому незначительному склону. В таком «плывуне» не могут укрепиться многолетние растения – их засасывает. Лишь немногие спасаются, пуская в разные стороны корни необычайной длины, которые и удерживают их на поверхности.