Когда мы проходим мимо моего отдела, то замечаю Лильку. Девушка закусывает нижнюю напомаженную губу и ломает в руках карандаш.

Страшно? Нет!

Меня больше нервирует Вероника Николаевна, чем Лилька. Вторая просто завистливая дамочка, которую я уже второй раз щелкаю по носу и лишаю возможного любовника на продолжительной основе.

И вот тут я зависаю на мгновение. Потому что собираюсь замуж за Ржевского, фиктивно. И впервые задумалась о том, что вряд ли Ржевский хранит целибат, возможно, и после нашей росписи продолжит пользоваться услугами проверенных любовниц. В глазах посторонних я буду рогатой дурой, у которой муж перед носом изменяет.

И мне не нравится такое положение дел, о чем я незамедлительно сообщаю Максу, когда в кабинете мы остаемся один на один:

— Никаких измен! — обвинительно выпаливаю в лицо Ржевскому и оседаю медленно на стул.

— Что, прости? — Макс смотрит на меня недоуменным взглядом.

— Я о соглашении, — тут же нахожусь, чтобы оправдать свою дурость.

Мамочку, конечно, накрыл бы второй приступ незамедлительно, если бы она узнала, чем в столице занимается ее девочка…

— Измен открытых быть в нашем фиктивном браке не должно. Я думаю, ты понимаешь, о чем я? — киваю в сторону оживленного офиса, в котором сегодня средняя длина юбки всех женщин начинается вовсе не от колена. А лучше считать — от едва прикрытой попы каждой из них.

Ржевский вскидывает подбородок, а затем скрещивает руки на груди.

— Ты хочешь включить в наш пункт супружеский долг?

— Нет, конечно. Еще чего не хватало. У меня ребенок маленький скоро будет на попечении. Мне некогда думать о всяких глупостях, — я твердо заявляю и тут же ловлю ехидную усмешку на губах Макса. — Что? Что такое?

— Владислава, я никогда не крутил романы со своими сотрудницами. На это есть личные причины. Поэтому не беспокойся, ни одна твоя коллега не пострадает.

— Да я разве о них пекусь?

— А о ком?

— О своей репутации, Макс. На тебя надежды нет, — машу рукой на него, как на самого ненадежного человека в этом мире.

— Вот тут хочется обидеться. Неужели я настолько плох?

— Ну… — тяну и оценивающим взглядом сканирую Ржевского.

Я нагло совру, если скажу, что он вообще ни о чем. Он даже ого-го о чем! Высокий, глаза красивые, голос, пробирающий до печенки, и борода еще эта…

— На четверочку. С минусом. И целуешься наверняка плохо, — ляпаю, не задумываясь, потому что хвалить нельзя, надо жестко говорить о возможных недостатках, чтобы не думал о себе много.

Зря я так, что с меня взять неопытной… Я сразу жалею о своем недальновидном заявлении.

Я не помню, как оказываюсь прижата к этому огромному столу, который еще так явно помнит, какого цвета были трусы у Матецкого. Может, здание вообще построили не по фэн-шую, и тут не зона карьеры и большого роста с процветанием, а сплошная любовь во всех ее возможных плоскостях?

Успеваю подумать до того, как губы Макса накрывают мои.

И вот говорила мне тетя Лида: «Владусь, не провоцируй никогда мужика».

Ржевский очень умело пользуется своим положением сверху, углубляя наш поцелуй. А я чувствую себя пришпиленной бабочкой в руках профессионального энтомолога.

Мозговая деятельность отключается, и разум закатывается, как солнце садится за горизонт.

И так было до момента, пока рука Ржевского не очутилась у меня под кофтой.

— Макс! — забарабанила по его широкой спине.