И мечтала о любви.

Но, видимо, что-то пошло в моих мечтах не так, раз сейчас я еду в больницу с большим фингалом под глазом и легким головокружением.

***

Рентген ничего не показывает серьезного.

Врач прикладывает мне холод, а затем ушиб смазывает мазью и отправляет домой.

Естественно, меня никто подвозить не собирается, но мой внешний вид оставляет желать лучшего, и я решаюсь вызвать такси.

Достаю смартфон и зависаю. Его мне подарил Ржевский. И сразу перед глазами предстает образ сурового Макса, а затем забавная мордашка Зайчика в комбинезоне и в носочках с коровками.

И в сердце так болезненно начинает щемить, что я сажусь в приемном покое на стул и начинаю плакать навзрыд.

Я не пойму своих чувств, то ли меня накрывает от обиды к Матецкому и огромной жалости к себе, то ли я действительно очень скучаю по Зайчику и Ржевскому.

Так и сижу минут пять, мимо меня проходят пациенты больницы, медсестры, и гардеробщица смотрит страшным и недружелюбным взглядом.

Из забытья меня выводит звонок от мамы.

Я немедленно собираюсь с духом, прокашливаюсь и радостно отвечаю:

— Привет, мамуль.

— Славочка, — обращается ко мне мой самый дорогой человек в этом мире, — доченька, мне сегодня приснился такой страшный сон про тебя. Все хорошо?

Я улыбаюсь в ответ. Когда ты уже взрослый, так часто не хватает тепла и заботы, как в детстве.

Владиславой меня назвали родители. Папа хотел Владу, мама мечтала о Славе. И как итог — я носительница двойного имени.

И если на родителей я никогда не обижалась, то от посторонних всегда хотелось уважительного обращения — Владислава.

И пока только Ржевскому удалось угадать мое желание.

***

И только я решаю сказать маме, что у меня все отлично, как что-то крякает и сильно шумит в трубке.

Затем звучит другой голос:

— Владусенька, это тетя Лида.

И сердце сразу делает кульбит. Потому что мамина подруга позволяет себе подобные вольности в самых исключительных случаях.

— Что случилось? — проговариваю сдавленно, совершенно позабыв, что веко продолжает пульсировать и дергать.

— Владусенька, мама в больнице. Ей сделали операцию. У нее был инсульт.

Как я еще сижу на месте и не грохнулась в обморок, не понимаю. Потому что слишком много для меня одной столько событий.

— Я приеду. Первым поездом, — и уже собираюсь отключиться, как тетя Лида продолжает:

— Беда миновала, сейчас маме нужен покой, и тебя сюда не пустят… Ей еще несколько дней придется побыть в реанимации.

— А вы тогда как? — нахожусь в полном недоумении от происходящего, а главное — от поведения мамы.

— Я-то что, мне можно. Не имей сто рублей, Владусенька.

— Тетя Лида, а как же мне помочь? — теряюсь в догадках, как сейчас лучше всего действовать.

— Ну мать у тебя еще та партизанка, — говорит суровую правду тетя Лида.

Все так. Мама никогда и ни за что не признается, если ей плохо, если с ней уже произошла целая катастрофа, она будет продолжать делать вид, что все отлично и безоблачно. — Я ей сразу предложила тебе признаться, но потом пожалела. А сейчас уже можно.

— Так что за операция?

— Ей вставили стент.

— Оу, — шепчу в трубку, не находя происходящему слов.

— По экстренной помощи врачи сделали это бесплатно, но…

— Но? Не томите, тетя Лида! — пытаюсь как-то воздействовать на подругу матери, чтобы она не смела по ее подобию меня ограждать от трудностей и проблем.

— Нужна вторая операция, и это либо по квоте, либо уже за деньги. Но ты сама прекрасно понимаешь, пока дождешься ту квоту, сто раз коньки отбросишь.

— Я понимаю, сколько?

— Двести тысяч плюс реабилитация, — бросает страшную правду тетя Лида.