- Что же, ваше величество, - сквозь зубы прошептал он, сощурившись, - теперь мой ход.

* * *

Санки с четой Оттовичей остановились перед дворцом генерал-фельдмаршала Осиповича, чье имя носила Елизавета Кирилловна, двоюродная сестра по материнской линии, присланная еще маленькой девочкой из отчего дома в Штеттине. Она выросла при дворе, была крещена и получила образование, вместе с детьми Павла. Они считали кроткую, белокурую и синеглазую девушку своей сестрой и любили ее. Императрица, ее тетка и мать Николая и Александра, не раз пыталась выдать ту замуж, но не находилось подходящей пары: царствующие дома Европы не считали ее достойной, а своих она не жаловала. Да и брат Александр не притеснял, желал видеть ее счастливой. А вот связь с бароном, пресек и не позволил случиться неудачному, с его точки зрения, союзу. И хоть по крови они были схожи, да титул маловат, не позволил, а на высказанные слова сестры о диктате, вспылил и обозлился. Вот и получилось то, что получилось: она в слезах и вскоре в замужестве, он в ссылке и далеко, в Оренбурге.

Дом был расцвечен огнями. За большими окнами угадывался зал, и даже снаружи слышались смех и музыка. Поднявшись на второй этаж, барон почувствовал раздражение, скулы свело от напряжения, руки похолодели и сжались в кулаки. Вся его фигура говорила, что он готов к бою, к сражению за свою любовь. Дарья же была весела. Ее любопытство читалось на юном личике и глаза сверкали от удовольствия. Их встретила хозяйка, и барон успокоился, увидев лишь любезность на ее лице, вкупе с равнодушием. Оглядев зал, он не увидел императора и тоже успокоился.

- Может, все мои мысли были лишь больным воображением? - Корил он себя, наблюдая, как Елизавета знакомит жену с молодыми литераторами, успевшими нашуметь в салонах и театрах своими произведениями и своими выходками.

Слухи шли за ними веером и даже опережали их. И при том они были вольны, язвительны и веселы. Их настроение передавалось присутствующим, и тут гуляла волна открытых чувств, желаний и ярких эмоций. Это захватывало и придавало вечеру вкус страсти и ощущение наслаждения. Танцы под пианино, слуги с подносами с бокалами шампанского и фруктов, смех и легкие разговоры, споры о литературе и тут же стихи и мадригалы. Каждый кружок быстро образовывался и столь же быстро разбегался. Новые ощущения требовали и новых лиц. И уже разбрелись кто куда пары, пришедшие вместе, общались друг с другом еле знакомые и вовсе незнакомые. Все это создавало какой-то конгломерат легкой взаимосвязи и соприкосновений и это очаровывало и увлекало.

Где-то в этой толпе была и его жена. Вначале барон отслеживал ее знакомства и слушал ее беседы с молодыми литераторами, а потом потерял из виду и лениво наблюдал за хозяйкой.

Елизавета была все также хороша, несмотря на прошедшие годы. Та же стать, фигура, не испорченная родами, пепельные густые волосы и фиалковые глаза. Немного морщинок только придавали ей таинственности и шарма. Затянутая в черное бархатное платье с белыми кружевами, она вскидывала голову, когда смеялась и показывала крупноватые белые зубы. Когда-то он любил ее и даже хотел жениться, а теперь благодарил Бога и Александра, что это не случилось, потому что он был серьезно влюблен в свою юную жену. А вот Елизавета его все также любила. Об этом и поведала она барону, когда тот прошел в мужскую комнату, и поймала его на пороге в залу.

- Ты все тот же, - проговорила она, глядя на него, - совсем не изменился. Лишь седина слегка в висках. - Коснулась она его волос.