– То есть девятого мая вы вспоминаете не тот день?

Улыбается грустно, качает головой:

– Нет, конечно. Во-первых, я вспоминаю отца. Всё-таки он фронтовик, прошёл и Русско-финскую, и Великую Отечественную. И долгие годы в этот день я приезжал к нему – навестить, поздравить. Знаешь, у нас были не особо доверительные отношения. Врачи вообще люди закрытые, серьёзные. Да-да, ты тоже, не надо брови поднимать. От тебя все соседи шарахаются. Так вот, а военные врачи – просто особая категория. И моя профессия казалась ему чем-то слишком легковесным, несерьёзным. Он долго не мог принять и понять.

– Но тем не менее у него дома по всем стенам висели ваши афиши.

– Ты откуда знаешь?

Он так искренне удивляется, что Сашка прикусывает язык. Чёрт. Ну вот теперь придётся рассказывать. Не врать же, что в какой-нибудь передаче видела. Кажется, передач дома у Алексея Алексеевича не снимали.

– Только не ругайтесь, – вздыхает Сашка. – Мне было лет четырнадцать. Мозгов мало, энтузиазма много. Нам в школе поручили поздравить ветеранов своего района. Прямо списки дали, адреса. Каждому по три гвоздички и открытку в зубы. Бедные ветераны, шокированные нашим появлением, тут же усаживали за стол, опаивали чаем с печеньем. В общем, традиционное и милое мероприятие. И тут нам с подружкой, Аделей её звали, приходит в голову «светлая» мысль. Что девятое мая – отличный повод заявиться в квартиру любого ветерана. Не обязательно мытищинского. А ваш папа тоже ветеран. Дело за малым: насобирать денег на билеты в Москву, дополнительные гвоздички и открытку. И вуаля, мы у вас дома.

Сашка опасливо смотрит на Всеволода Алексеевича, понимая, как дико звучит то, что она сейчас рассказывает. Да сегодняшняя Сашка уши бы поотрывала себе тогдашней. Но он, кажется, уже ничему не удивляется. Сидит, подперев щёку ладонью, головой качает.

– Во-первых, не у меня дома. Отец всегда жил отдельно. Сначала с моей мачехой, потом с племянницей. Во-вторых, где вы взяли адрес? И кто есть Аделя? Ещё одна поклонница?

– Нет, просто сочувствующая. Говорю же, подруга. А у девочек так принято, втравливаться в авантюры друг друга. А адрес очень легко находится по базе, по вашей фамилии. Не делайте такие большие глаза. В те годы на Горбушкинском рынке продавали диски с базами данных чего угодно. Аделька покупала себе такой диск, тоже искала адрес какого-то певца. Попсового, из молодых. Ну и поделилась по дружбе.

– Девочки, вы обалдели. И что было дальше?

– Заняли у нескольких одноклассников денег, насобирали нужную сумму, купили гвоздики. И поехали. Дверь открыла женщина, я сразу поняла, что она вам какая-то родня.

– Конечно, – хмыкает Всеволод Алексеевич. – Фирменный семейный нос.

– Ага, и подбородок. Знаете, даже немного жутко – видеть женскую версию вас. Но она оказалась очень милой. Тут же пригласила нас войти и позвала Алексея Алексеевича.

– Я представляю…

Сашка усмехается^

– Ну да. Мы ожидали увидеть милого дедушку, которого растрогают наши гвоздички, чай с печеньем на кухне, разговоры про войну на три часа, а там, глядишь, и про вас. А к нам вышел офицер с каменным лицом и стальным взглядом.

– И прямой спиной. В свои семьдесят. Или тогда уже восемьдесят? Я со счёта сбился.

– Ага. Так и было. Нет, цветочки он принял, поблагодарил. И удалился. Вы, конечно, очень похожи на отца внешне. Но только внешне.

Всеволод Алексеевич кивнул:

– Отсюда и все конфликты. И что было дальше? Вы уехали домой, впечатлённые моим легендарным папой и афишами в коридоре?

– Да. И ещё пирожками. Ваша племянница вынесла нам из кухни по пирожку. В зелёных бумажных салфеточках. Эти салфеточки у меня всю жизнь хранятся. Потому что они из вашего дома. Ну, раньше хранились, я хотела сказать. Всеволод Алексеевич? Вам нехорошо? Приступ?