Он кашляет, но машет рукой, мол, отстань, пожалуйста. С трудом переводит дыхание.

– Просто подавился. Твои рассказы если и доведут до приступа, то только хохота. Ну-ка тащи!

– Кого?!

– Салфеточки. Мне интересно, до чего можно дойти.

– Я же сказала, они в той жизни остались, в прошлой.

– Саша! Тащи сюда салфетки!

С пылающими ушами Сашка уходит в свою комнату. Кого она пытается обмануть. Весь её огромный архив, от видеокассет и пластинок до обрывков афиш и салфеточек, в трёх чемоданах переезжал по всем её съёмным углам. Даже когда «оригинал» присутствовал на расстоянии вытянутой руки, не могла она выкинуть двадцать лет своей жизни на помойку.

Приносит альбомчик. На розовой обложке какие-то котята, позорище. Но в те годы выбирать не приходилось, подарили, и на том спасибо. Сашка быстро пролистывает фотографии, пытаясь найти страничку, в которую заложила салфетки, но Всеволод Алексеевич её останавливает, кладя свою руку на её. Сашка инстинктивно застывает. А он с невозмутимым видом забирает альбомчик, достаёт из нагрудного кармана очки:

– Мать моя, женщина… Где ты это брала?

В альбомчике его «закулисные» снимки с самыми разными личностями, абсолютно ему не знакомыми. И в большинстве своём снимки неудачные. Во-первых, сделанные во времена плёночных мыльниц и в условиях плохой освещённости. Во-вторых, ловили артиста всегда после концерта, уставшего, потного, с ещё накрашенным лицом, но уже переодетого в «гражданское», и диссонанс между мятой рубашкой и подведёнными глазами несколько шокировал.

Пришлось объяснять, что в те годы такие фотографии считались большой ценностью, коллекционировались и продавались другим, менее везучим поклонникам. По почте. Обычной.

– То есть ты платила деньги незнакомым людям, которые со мной сфотографировались? А я, получается, фотографировался с людьми, которые на этом просто зарабатывали? И сам я им был не нужен?

– Угу.

Бедный Всеволод Алексеевич. Может, хватит ему на сегодня шокирующей информации? Он, конечно, не нежная ромашка, сам прагматик, каких поискать. Но фанатские откровения надо всё же дозировать. Он уже и про парад давно забыл. Сидит, фотографии рассматривает:

– Какой я был молодой… Затраханный, правда, какой-то. Но всё равно молодой!

Сашка заглядывает ему через плечо:

– Здесь вам шестьдесят пять. Здесь шестьдесят восемь.

Мальчик, ага. Хотя всё познаётся в сравнении, а он и правда очень долго не старел.

– Что удивительно, снимки, сделанные на мыльницу, вслепую, когда результат будет понятен только спустя время, когда проявят плёнку, получались в разы лучше, чем те бесконечные селфи, которые я собирала спустя десять лет по всему Интернету. Вот вы мне скажите, меня давно вопрос мучил, вы специально в объектив не смотрели, когда вас телефоном фотографировали?

Укоризненный взгляд.

– Саш, у ваших телефонов во всех моделях камеры в разных местах. Маленькие чёрные кружочки. Ты думаешь, я настолько хорошо вижу? Ещё и в полутёмных кулисах, куда я вышел из яркого света сцены. Да первые минут пять ты ощущаешь себя просто кротом. Как правило, именно в эти пять минут с тобой пытаются сфотографироваться. Так где салфеточки?

– Да вот же!

Сашка выуживает из-под прозрачного пластика два бумажных квадратика. Обычные салфетки, зелёненькие. Всеволод Алексеевич берёт их в руки, внимательно разглядывает. О чём он думает, интересно? Об отце, которого давно нет в живых? Или о том, как далеко могут зайти фанаты и как непостижима их логика? Уточнять Сашке не хочется.

– Саша?

– Мм?

– Я надеюсь, ты сейчас подобные сувениры не собираешь? А то у меня всё время грязные носки теряются!