В такие моменты она его просто обожает. Впрочем, как и в любые другие.

***

Гулять они всё-таки идут. Не сидеть же дома у телевизора. Там ещё и концерты начнутся, он совсем раскиснет. Он и так не может говорить ни о чём другом. И до Сашки вскоре доходит, что воспоминания о Победе как историческом событии, свидетелем которого он был, пусть и в далёком детстве, у него давно вытеснились бесконечными концертами. Его, и так востребованного артиста, в майские праздники просто рвали на куски.

Они идут по набережной, в конце которой есть памятник погибшим кораблям. К нему обычно несут цветы местные жители, там же неподалёку площадка для городских праздников, где вечером ожидаются концерт и салют. Опять концерт. Сашку уже потряхивает от этого слова. И от выражения его лица хочется выть. Такая тоска в глазах. Каждый год одно и то же, каждые праздники. Он никак не может привыкнуть, что не нужен, что без него обошлись.

– Всеволод Алексеевич, у памятника полевая кухня будет. Поедим каши? – предлагает она.

Неопределённо пожимает плечами:

– Да я не голоден.

Он не голоден. Когда такое бывало? Практически никогда!

И снова идут в молчании. И Сашка не знает, как его отвлечь, поэтому говорит первое, что приходит в голову:

– Стыдно признаться, но у меня в семье нет ни одного героя. У всех есть, а у меня нет. Даже самого завалящего. В школе перед Днём Победы всегда сочинения писали, рассказывали о своих героических родственниках. У одной из моих одноклассниц дедушка до Берлина дошёл, на стене Рейхстага расписался, даже фото есть. А мне даже написать нечего. Когда подросла, стала допытываться: как так? А родители руками разводят, что-то невнятное рассказывают про прадеда-снабженца и про какую-то дальнюю родственницу, которая вроде бы воевала. Где, кем, без подробностей. Поэтому до вашего появления праздник я воспринимала абстрактно, как страницу учебника истории. А потом через вас. Через ваши эмоции, песни, горящие глаза и требование дать салют, разносящееся над Красной площадью.

– Ты видела тот концерт?

– А вы его тоже помните?

– Такое не забывается. Эти сволочи организаторы что-то там напутали с хронометражем, и получилось, что я закончил песню, отзвучал последний аккорд, а салюта нет. А передо мной многотысячная заведённая толпа. И что я должен делать? Анекдоты ей рассказывать, что ли? Или просто уйти со сцены, а они пусть расходятся? Трансляция в прямом эфире на всю страну! И тут оркестр начинает играть финальную песню по второму кругу. И я, как дурак, начинаю её петь, тоже по второму кругу. Голоса уже нет, срывается. Я целый день по всей Москве носился, и везде живым звуком. И вместо третьего куплета, уже чувствуя, что не вытягиваю, просто кричу в микрофон, мол, дайте салют!

– И дают салют, – подхватывает Сашка. – Это выглядело волшебно! Как будто вы минимум президент! Верховный главнокомандующий нашей эстрады и того концерта.

Он грустно усмехается:

– Ты всё романтизируешь. Тебе был нужен герой, и ты его себе придумала. Только я мало гожусь на эту роль.

– Вы прекрасно справлялись. И сейчас справляетесь. – А чтобы он поверил, что она говорит правду, Сашка добавляет совсем уж невпопад, но именно то, о чём думает. – Я невероятно за вас боялась в майские праздники. Не в тот год, когда вы орали про салют. Тогда ещё нет. Позже. Чем старше вы становились, тем более сумасшедшим был ваш график. Вопреки всякой логике. Я помню предпоследний, кажется, год перед тем, как вы ушли со сцены. Это же невероятно! В один день какой-то Сыктывкар, сольник для ветеранов в закрытом зале и три песни там же на открытой городской площадке. Потом перелёт в Москву и выступление на Красной площади. На следующее утро вылет в Беларусь, там три концерта в разных городах. Вы что творили? Вы вообще спали?