Сказав это, Меркурий скрылся от смертных глаз, растворившись в лёгком воздухе. Эней же, узрев воочию бога, онемел, смятение охватило его. Волосы дыбом встали у него на голове, и голос пресёкся в горле. Потрясённый упрёками бога, он уже жаждал скорее покинуть милую сердцу страну, но не знал, как ему быть. Что он, несчастный, скажет безумной царице? С какими речами ему подступиться к ней? Мысль его беспокойно металась, не в силах найти выхода. Наконец он решил, что лучше всего будет сделать так. Призвав Мнесфея, Сергеста и храброго Клоанта, он велел им тайно снаряжать флот, сносить на берег оружие и собирать людей. Он же, покуда царица ослеплена любовью и верит ему, найдёт, с какими словами подступиться к ней и какими речами смягчить её горе. Выслушав Энея, тевкры радостно бросились выполнять приказания.

Но возможно ли обмануть любящее сердце? Полна предчувствий, царица раскрыла хитрость Энея, угадав, что он хочет покинуть её. Нечестивая Молва донесла до неё, что троянцы собирают корабли к отплытию. Обезумев, она не находила себе места и металась, будто вакханка, что не помнит себя в буйстве ночного праздника, когда из храма выносят святыни и вкруг Киферонской горы раздаётся призыв лесного бога. Она стала упрекать Энея:

– И ты, нечестивец, надеялся утаить своё вероломство, скрыться незамеченным? Не удержат тебя здесь ни любовь, ни наш союз, ни жестокая смерть, что ждёт Дидону? Не страшась ни бурь, ни холодных ветров, ты наспех снаряжаешь флот, чтобы отплыть под зимней звездой. Неведомые края и новые земли ждут тебя, но если бы и поныне стоял древний Пергам, то, верно, ты стремился бы в Трою? Не всё ли равно куда бежать, лишь бы от меня! Ничего не осталось у меня, кроме моих слёз, ими заклинаю тебя, ими и ложем нашей любви, нашей недопетой брачной песней заклинаю: если хоть чем-то заслужила я твою благодарность и если я была тебе хоть немного мила, не покидай меня! Сжалься, умоляю, надо мной и над моим гибнущим домом. Ты виною тому, что я стала ненавистна царям номадов и народам Ливии, и даже собственным моим тирийцам. Ты сгубил мою добрую славу, что возносилась до небес! На кого меня, обречённую на гибель, ты оставишь, залётный гость? Ведь так теперь называть мне нужно того, кого я звала супругом? Что остаётся мне? Ждать, когда эти стены сокрушит мой брат Пигмалион или когда сама я стану пленницей Ярбы? О если я хотя бы успела зачать от тебя ребёнка, прежде чем ты скроешься! Если бы рядом со мною в высоких чертогах бегал малютка Эней, напоминая мне о тебе, – не было бы мне так горько чувствовать себя соблазнённой и покинутой!

Но, покорный воле Юпитера, опустив взор, тая лежащую на душе тяжкую заботу, так отвечал ей Эней:

– Не стану я отрицать твоих заслуг и перечить всему тому, что сказала ты, Элисса. Покуда душа моя не покинула тела и рассудок не покинул меня, я буду помнить тебя и твою доброту. Что касается дела, скажу тебе кратко. Не думай, будто тайно хотел я бежать от тебя. Никогда не притязал я на священный брачный факел и не вступал в союз с тобой. Если бы сам я был повелителем своей судьбы, если бы мог я по собственной воле избирать себе труды и заботы – никогда не покидал бы я родной Трои, её пенатов и дорогих сердцу могил. Там я снова поднял бы дворец Приама и отстроил бы для своего народа высокий Пергам. Но Гринийский Аполлон и Ликийский оракул не дали мне другого пути, кроме пути в Италию. Там ждёт меня любезное отечество. Тебе мил твой Карфаген, и край Ливийский радует твой взор – разве можешь ты осудить нас, жаждущих поселиться в Авзонийской земле? Финикиянка, ты нашла своё царство за морем, есть такое же право и у тевкров. Каждую ночь, лишь влажный сумрак окутает землю и засверкают на небе звёзды, является мне тень Анхиза, отца, и в тревоге укоряет меня. Мысль о сыновьях гнетёт меня – промедлением я лишаю их надежд на Гесперийское царство и судьбой обещанные им пашни Тибра. Сегодня же, клянусь в том нашей любовью, сам вестник богов, посланец Юпитера, слетел ко мне на лёгких крыльях ветра и принёс мне повеление Громовержца. Не во сне, а среди бела дня узрел я бога и сам слышал его слова. Не мучь же себя и меня причитаниями, знай, что не по своей воле плыву я в Италию.