Сын нимфы и отца богов, царь Ярба был рождён в краю грамантов. На своей земле воздвиг он в честь отца сто огромных святилищ, в каждом из которых возжёг негасимый огонь, приставил бессменную стражу, напитал землю вокруг них жертвенной кровью и украсил пороги цветами. В исступлении, оскорблённый горькими речами Молвы, он припадал к алтарям и воздевал руки к небесам, так моля Громовержца:

– О всемогущий Отец, видно, напрасно мавры, пируя на пёстрых ложах, творят тебе возлияния драгоценным вином! И не напрасно ли мы страшимся твоих молний? Или они впустую мелькают в небе, и раскаты грома попусту пугают души людей? Не ослеп ли ты, о Юпитер? Женщина, что блуждала в наших краях, поставила здесь свой ничтожный город. Я принял от неё плату и уступил под её пашни морской берег, и что же – отказавшись вступить со мной в брак, власть в своём царстве она вручила Энею! Этот новый Парис со свитой из полумужчин, с фригийской митрой на умащённых волосах, владеет тем, что похитил у нас! Так зачем мы несём дары в твои храмы и чего ради тешим себя несбыточными мечтами?

Всемогущий Отец внял горячей сыновней мольбе и устремил взор на чертоги царицы Дидоны, где любовники предавались наслаждениям, забыв о своей доброй славе. Тотчас он призвал к себе Меркурия и повелел ему:

– Седлай же, сын мой, быстрых Зефиров и на их крылах мчи к владыке дарданцев. В Карфагене тирийском он медлит, забыв о ждущих его городах и царствах. Передай ему моё слово. Мать его, моля нас за сына, не то обещала и не для того два раза спасала его от ярости греков – не ради наслаждений с царицей тирийцев, но для того, чтобы в Италии он основал вековую державу, правил там средь грома битв и от древней крови тевкров произвёл род, который подчинит мир законам. Если ж уже его самого не прельщают подвиги, если праведными трудами не желает он снискать себе славу, то подумал ли он о сыне? Вправе ли он лишить его будущей римской твердыни? Что замыслил он? Или вместе с пашнями Лавинии он забыл и о своих внуках? Зачем медлит, оставаясь среди враждебного племени? Пусть же скорее отплывает!

Так молвил Юпитер, и тотчас Меркурий, надев золотые крылатые сандалии, что быстрее ветра носят его над землёй и над волнами, полетел среди туч, держа в руке обвитый змеями жезл. Тем жезлом быстрокрылый бог выводит из Орка бледные тени и им же повергает души в мрачный Тартар, им он погружает людей в сон и им же отверзает глаза спящим. Погоняя ветра, Меркурий мчался с небес мимо подпирающего их Атланта. Там, где у высокого темени гиганта клубятся чёрные тучи, где ветер и дождь бьют его крутые бока, где снег пеленой покрывает его широкие ноги и где стынет его вечно скованная льдом борода, а с неё стекают, бушуя, бурные потоки, там лишь на миг задержался бог Киллены и, встрепенувшись всем телом, вновь ринулся вниз, к морю. Покинув деда-титана, стремительно, будто морская птица в поисках добычи, он пронёсся над самыми пенными волнами, мча к песчаным берегам Ливии.

Ступив крылатыми ногами на тирийские крыши, он сразу увидел Энея, что возводил в городе дома и крепостные стены. На боку у него сверкал усыпанный жёлтой яшмой меч, а на плечах пылала пурпурная накидка, дар Дидоны, что сама выткала её, украсив золотым узором. Бог так сказал Энею:

– Что же, теперь ты в Карфагене ставишь опоры для высоких домов, здесь возводишь прекрасный город? Став рабом женщины, ты и думать позабыл об обещанном тебе царстве, о славе и подвигах? Уже сам повелитель богов, тот, кто мановением руки колеблет небо и землю, посылает меня с Олимпа, чтобы вразумить тебя и передать своё слово. Что замыслил ты? Зачем мешкаешь в Ливийской земле? Если самого тебя не прельщают более славные подвиги, вспомни об Аскании и о его потомках – ведь не себя, а их ты лишаешь надежды, для них надлежит тебе добыть Италийское царство и земли Рима. Не медли же!