Мой принц был единственным, кто не утешал. Однажды я, придя из школы искусств, застала его сидящим в гостиной. Понурый, со свешенной головой и упавшими на колени руками, Илларион выглядел смертельно уставшим, словно держал на своих плечах многотонный груз…

– Вам плохо? – бросила сумку с нотами, кинулась к нему.

Он вскинул глаза, поймал меня в их власть и улыбнулся.

– А, это вы, Феодосия Павловна, – хмыкнул невесело. – Нет, мне неплохо, точнее, не в том смысле, как вы подумали, – эта его манера говорить со мной, как со взрослой, очень подкупала меня, – плохи дела вашей семьи. Очень плохи. И, кажется, я сделал все, что смог…

Он ещё раз грустно хмыкнул.

Илларион оказался единственным, кто мне не соврал.

Он ушёл, а вечером в кабинете отца раздался выстрел. Когда мы с мамой прибежали – было уже поздно. Папа лежал в луже крови, а весь стол был завален бумагами – векселя, кредитные договора, долговые расписки… И клочок бумаги, на котором он написал: «В моей смерти винить Иллариона Старшилова…»

Я перечитывала это вновь и вновь, как и все те жуткие статьи о коллекторах, что нашла в сети. Он всё-таки убил моего отца! Довёл его! Это была ещё одна разрушенная иллюзия. Почему-то в тот момент она сломала меня сильнее смерти родного человека.

Сказочный принц оказался чудовищем. И обратного превращения не предвиделось. Потому что в жизни всё наоборот. Этот урок я выучила…

Больше в нашем доме Илларион не появлялся.

…И вот сейчас – сижу на полу и рыдаю. И теперь уже ненавижу маму. Хотя… Что она могла? Те люди не стали ждать. Они явились в наш дом сразу после похорон – деловые, с блокнотами, заглядывали в каждый угол, переворачивали мебель, снимали картины, потрошили мои игрушки…

Они приходят уже несколько дней. Им плевать на наше горе. А мама твердит и твердит: «Всё будет хорошо!»

– Не будет, мама, не будет, понимаешь… – шепчу, устав плакать.

Она сидит рядом, обнимает меня, целует в волосы…

– Прости, доченька, прости… Это я виновата. Это я говорила твоему отцу, что мы должны поддерживать иллюзию достатка… И вот к чему это привело…

Мама качается, баюкая меня.

Нам нужно собирать вещи, те, что остались неописанными и не уйдут с молотка, и съезжать. Но беда в том, что мама не знает, куда съезжать… Её сестра развела руками: мол, Лера и Феня не очень ладят. Родственники отца лишь поджали губы и обещали подумать.

Но даже если мы найдём квартиру и съедем, мама не знает, чем заниматься. По образованию она учитель музыки, но она не работала и дня. Любимая и избалованная. Сначала своими родителями – богатыми и обеспеченными. Потом – мужем. Мама сама говорит, что умеет только тратить деньги, а считать не привыкла…

Как мы будем? Я больше не смогу посещать свою школу – она, оказывается, была платной, элитной. Придётся переводиться в обычную. И со школой искусств тоже могут быть проблемы…

Господи, за что мне это?

А мама твердит: «Всё будет хорошо»

Как? Вот как?

– Мирослава Сергеевна, можно вас на пару слов?

Голос грохочет над нами – вскидываю голову и встречаю холодный взгляд. Мужчина рассматривает нас, как будто мы диковинка. Возвышается – огромный, массивный, квадратный. Такой бы, наверное, в одиночку потащил мой рояль. Мы с мамой перед ним – тростинки. Он лыс. У него грубые неприятные черты лица. Выражение злое. Но главное даже не это, а то, что я узнаю его – отца моей вечной конкурентки на конкурсах Люси Семёновой, Никиту Дмитриевича. Я хорошо запомнила его – он каждый раз приезжал поддержать дочь.

Говорят, что он бандит и, вообще, нехороший человек.