— Это же хорошо, что назад дороги нет. Что все мосты сожжены. — Даник встает, чуть трясет палатку, проверяя ее прочность. — Значит теперь только вперед, без вариантов.

Я в восемнадцать тоже так думала — до всего этого…

— Я вообще не знаю, с чего начать, Даник, — честно признаюсь я. — Что делать, сколько это стоит, где искать строителей?.. За что хвататься?

Он подходит ко мне, машинальным движением смахивая запястьем пот со лба.

— А ты хватайся за меня, Катя. Я помогу, — говорит Даник спокойно, уверенно, будто он здесь старший. — Самое главное ты уже сделала — осталась.

“Я осталась. Через четырнадцать лет”, — проносится мысль, но Даник не дает мне ее додумать:

— Я сейчас на работу, освобожусь часам к шести. Отводи Машку на ночевку и приходи ко мне. Обсудим что как…

Пока я задумываюсь над ответом, Даник склоняется ко мне — резко, я даже не успеваю среагировать, — и целует в щеку. А взгляд при этом, как в детстве, когда он стащил соседскую клубнику.

— Ну все, до вечера! — Даник разворачивается и уходит.

Я смотрю ему вслед, чувствуя, как тихонечко тянет под ложечкой.

31. Глава 27. Прости, не слышал

В шесть я захожу к нему во двор. Зову — не откликается.

Иду к пристани. Костер сгорел до углей, Даника нет.

Захожу в дом, снова зову его по имени — тишина.

Прохожу дальше, осторожно, затаив дыхание. Все жду, что воспоминания, как чудовища, набросятся на меня из-за угла. Но когда сворачиваю за угол, мне становится не до чудовищ — доски, которые парусом свисали над кухней, обрушились — какие-то полностью, какие-то еще держатся одним краем. Обрушились внезапно — на плиту, на посуду — на полу лежит расколотая чашка. Оглядываюсь. С другой стороны потолка доски тоже отошли. Этот дом будто скоро рухнет.

— Даник! — напряженно зову я.

Открываю комнату, которая когда-то была детской. Сейчас она заставлена мебелью: диван, обеденный стол, куча стульев один на другом. И этот потолок… Он и здесь скоро обвалится!

— Даник!

Рывком распахиваю дверь спальни.

А передо мной он. Полностью, мать его, обнаженный!

Даник тотчас же прикрывает самое уязвимое место скомканной футболкой, но я-то все уже видела.

Резко отворачиваюсь.

— Я же звала тебя…

— Прости, не слышал, — невинным тоном заявляет он.

— Ну конечно, не слышал!

— Докажи, — совершенно спокойно отвечает Даник, будто и в самом деле ни в чем не виноват, а это я ворвалась в мужскую спальню без стука.

Слышу, как он за моей спиной натягивает джинсы. Такой совершенно интимный звук.

Черт… Чего я здесь застряла?

Выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь.

Сажусь на ступеньку крыльца, упираюсь затылком в деревянную опору. До сих пор щеки теплые, и сердце колотится.

Это ощущение из юности, из моих восемнадцати. Меня наедине с Сашей так же колотило от ощущений: ошеломляюще-сильных, запретных, острых… Я только с ним такое испытывала.

Черт, как же хочется курить…

Даник выходит на крыльцо. Он в джинсах и футболке, но перед глазами стоит та картинка в спальне — с его рельефным телом, кубиками и ямочками выше пупка, с отчетливыми косыми мышцами.

Я словно все та же девчонка, даже тело будто стало легче на четырнадцать лет. Я чувствую к Данику то же, что и к Саше — желание прикоснуться, стать ближе, ощутить его силу, подчиниться ей… Но ведь это не Саша. Твою мать, отведи от него взгляд!

Даник опирается плечом о деревянный столб, руки в карманах. Как же он похож на Сашу — просто ожившая картинка прошлого! Кажется, сейчас достанет из кармана пачку сигарет и прикурит, глядя мне в глаза. Прямо как его отец.

— Чего ты так всполошилась? — спрашивает Даник. — Сто раз видела меня на пристани, когда купались. Ну… чуть более одетого.