Ноги сами вели меня к дому — всего пара кварталов от станции.

Деревья, постройки, заборы — все черное на фоне темно-синего неба.

Зашел во двор, сразу отметил — лужайка скошена, кто-то следит за домом, — и прямиком на пристань, на ходу стягивая одежду. Нырнул нагишом в теплую озерную воду. И пока выныривал, за те секунды, всю усталость после долгой поездки как рукой сняло. Я словно тот добрый молодец из сказки: окунулся в молоко — и родился заново. Какой же это кайф!

Лежал на поверхности воды, будто парил в невесомости. А надо мной — звезды. Было спокойно и радостно одновременно: словно мне снова девять, и отец еще жив.

Вылез на пристань, оделся. Рюкзак под голову, ветровку на голову, чтоб комары не донимали, и вот так продрых всю ночь, сладко, словно до этого неделю не спал.

Утром меня разбудили кряканье уток и шум крыльев, хлопающих по воде. Я лежал на пристани, смотрел на озерную гладь, нежно-розовую, тихую, тоже сонную, и думал: я дома.

Потом познакомился с арендаторами. Оказалось, они из Москвы. Оказалось, только на лето. Я взял телефон хозяина дома.

В следующий раз я вернулся сюда через два года, когда отслужил. Снял свой же дом на лето — странное ощущение. Я понятия не имел, насколько здесь задержусь — вообще не заглядываю в будущее.

Устроился в строительную бригаду — я самый старший здесь, если не считать прораба. Работы хватает — места красивые, людей летом сюда тянет.

И вот новый заказ: поменять водопроводную трубу в усадьбе. Я ехал туда с легким трепетом. Отец меня как-то сюда приводил, знакомил со старушкой-хозяйкой. Она умерла в прошлом году.

Мне всегда нравился этот дом. Что-то есть в нем настоящее, исконное. Душа, что ли.

На второй день с утра уже перед домом стоит темно-синее “Пежо”. Нынешние хозяева приехали продавать усадьбу. Чуть кольнуло в груди — жаль, что дом уйдет в чужие руки, он же столько поколений переходил по наследству. Но мне-то какое дело?

Копаю траншею. Жарища, пот застилает глаза. Парни-разгильдяи, не приученные к труду, пытаются соскочить по любому поводу, а сроки горят. То на одного прикрикну, то другому подзатыльник дам.

Сквозь равномерное чирканье лопат о землю слышу: скрипит дверь. Оглядываюсь, прикрыв от солнца глаза ладонью.

К нам идет молодая женщина с подносом, на котором позвякивают стаканы. Солнечный свет радугами преломляется в стекле. Босая... Босые ступни, особенно такие, тонкие, изящные, — мой фетиш, как мужчины, которому против воли пришлось жить в городе.

Какая она горячая! Взглядом привычно скольжу по фигуре, цепляю стройные ноги, округлые бедра, плоский живот. Футболка так ласково обтягивает грудь… Потом смотрю на лицо. Светлая кожа, тонкие черты. Глаза светло-карие, теплые. Крохотная родинка у виска, будто нарисованная карандашом. Искусанные губы…

Охренеть!

Если бы я сейчас курил, сигарета бы выпала у меня изо рта.

Это же Катя! Катя, твою мать! Та самая, с которой я в детстве гонял мяч под яблонями!

Да ну нафиг! Быть не может!

Смотрю на нее, а сердце бьется так быстро, будто она на первое свидание ко мне пришла. Смотрю как она идет — прямо ко мне, глаз не могу отвести. И она от меня тоже. От такого взгляда кровь вскипает: смотрит жадно, но осторожно. Это заметно не только мне. Вадик за спиной отчетливо кашляет в кулак, зараза.

А Катя подходит ко мне и спрашивает:

— Как тебя зовут?

И тут я охреневаю во второй раз.

Она меня не узнала?! Да ну, не верю!

— Даниил, — отвечаю.

И она реагирует — взглядом, дрогнувшими губами. И все равно делает вид, что не знает.

— А тебя как зовут? — делаю я контрольный.