— Я в порядке. Спасибо, Сонечка. А ты как здесь оказалась? Откуда ты узнала, что я здесь и что у меня была операция?

С такого близкого расстояния мне ещё отчётливее стали видны морщинки на бледном лице женщины и тёмные круги под глазами. Но больше всего меня поразил взгляд: потухший, уставший, будто она потеряла всякую надежду и растратила все силы, а теперь устала бороться с болезнью и просто ждёт, когда придёт долгожданный покой.

От этого моё сердце сжалось, и в груди защемило.

— Я здесь работаю старшей операционной медсестрой. И присутствовала на операции. Точнее ассистировала. А до этого читала вашу карточку и сразу узнала вас по фамилии.

— Соня, — из её глаз вновь потекли слёзы. — Спасибо. Я ведь... Я не заслуживаю такого ко мне отношения. От тебя.

— Что вы? Успокойтесь, Виктория Викторовна. Что вы такое говорите? Вам нельзя волноваться. Тем более вы такие глупости говорите, — я продолжала улыбаться ей и поглаживать её ладони в успокаивающем жесте.

Мама Егора подалась чуть вперёд и сжала своей рукой мои пальцы.

— Я знаю, что говорю. Я виновата, Соня. Ты прости меня. Прости.

— Успокойтесь. Я к вам не за этим пришла. А для того, чтобы поговорить о вашем состоянии и о том, что у вас есть все шансы выздороветь. Совсем. Но вы как будто этого не желаете. Так нельзя, Виктория Викторовна.

— Я заслужила эту болезнь. Нет прощения тому, что я сделала. С вами. С тобой и Егором.

— Подумайте о своём муже. О Егоре. Ему будет плохо.

— Ему все эти годы было плохо. Он несчастлив, Соня.

От слов Виктории Викторовны внутри всё оборвалось. И стало так больно. Просто невыносимо. Я попыталась сделать вдох, но не смогла. А в голове крутятся слова женщины о том, что её сын несчастлив и страдал всё это время.

Но не понимаю – как? Как такое может быть? Она же говорила другое. Тогда, пять лет назад. Да и совсем недавно, месяц назад, когда я столкнулась с Олесей, женой друга Егора, она сказала, что он счастлив.

Тогда почему его мать говорит об обратном? Я ничего не могу понять. А дышать в это время становится невыносимо трудно.

Пытаюсь сделать глубокий вдох и закрываю глаза.

Нет. Нет. Нет. Такое просто не может быть. Виктория Викторовна, наверное, что-то путает, потому что это может быть правдой. Да, ему сейчас тяжело, но только лишь из-за родной мамы, которая больна. Но не из-за меня. Нет.

— Виктория Викторовна, — всё же выдавливаю из себя, хоть это и очень трудно – голос обрывается. — Он счастлив. Да, сейчас ему трудно, но это лишь из-за вашего состояния, он волнуется, переживает за вас. Поэтому вы должны быть сильной и сделать всё, чтобы выжить. Вы нужны своей семье.

Женщина качает головой.

— Он несчастлив. И в этом моя вина. Он лишь делает вид.

Её слова бьют меня – не жалеют. В самое сердце. От них становится невыносимо дышать. Находиться здесь. Но я беру себя в руки и всё же, преодолевая жжение в лёгких, произношу сухими губами:

— Вы должны жить. Как бы там ни было – вы должны жить! — последние слова произношу с нажимом, чтобы наконец достучаться до неё, и чтобы она поняла, как сильно она нужна своим родным.

У меня есть секрет, который наверняка поможет искупить её вину и заставит Викторию Викторовну жить, но я не могу это сказать. По крайней мере не сейчас. Потому что на её душу ляжет ещё больший камень. И тогда она не сможет бороться. А я не этого хочу. Да и не хочу, чтобы обо всём этом узнал Егор.

Пусть я эгоистка и так несправедливо поступаю с ним. Но по-другому я просто не могу. Я просто хочу, чтобы всё это забылось как страшный сон. Пусть каждый живёт своею жизнью и будет счастлив.