А вечером обнявшись смотрели мультики, после которых я уложила дочку в кроватку, которая, так и не досмотрев, уснула на моих коленях. Малышка сопела, подложив одну крохотную ладошку под щёку, сладко спала.

Я ещё какое-то время смотрела на неё, заправив светлую прядь за ушко, а потом, поцеловав в макушку дочку, ушла на кухню. Долгое время потом не могла уснуть.

Меня терзали мысли, которые не могла выкинуть с тех пор, как произошёл разговор с друзьями. А если быть точнее, то намного раньше – с той самой минуты, когда узнала, что в стенах клиники находится мама Егора. И когда позавчера ночью мы с ним столкнулись.

Я металась из стороны в сторону, не зная, как быть и что делать. Но мне отчаянно хотелось помочь этой женщине несмотря на то, что она причина нашего разрыва с Егором. Причина того, что Полина растёт без отца. Но я не желала Виктории Викторовне зла и не хотела, чтобы с ней что-либо случилось.

Знала, что будет плохо Егору. А я не хотела, чтобы ему было больно. Да и к тому же она какая-никакая, но бабушка моей дочки. И я не могу так просто это оставить. Я должна хоть как-то помочь.

Сначала я, конечно, поинтересовалась у Глеба Семёновича, как состояние пациентки Свободиной и можно ли её навестить. Он заверил меня, что она в сознании, состояние стабильное, операция действительно прошла успешно, но теперь всё зависело от неё самой. Впрочем, то же самое он говорил мне и до операции.

Сделав глубокий вдох, я решительно взялась за ручку двери, опустила её вниз и вошла в палату.

На больничной кровати лежала женщина. Её взгляд был устремлён в окно, где сегодня светило ясное солнце, и на ясном голубом небе не было ни одной тёмной тучки.

Мой взгляд прошёлся по лицу женщины, отметив, что она почти за эти пять лет не изменилась. Если только прибавилось морщинок и бледности, и вид был измученный от болезни. Сердце кольнула жалость, внутри поселилась тревога за мать Егора. Я должна с ней поговорить. Вразумить её, чтобы она начала бороться за свою жизнь.

У неё есть для кого жить. Муж, Егор, другие дети, наверняка внуки. Да и Полина тоже. Она её бабушка, хоть и не знает о ней. И я не могу не попытаться с женщиной поговорить.

Сделав глубокий вдох, приоткрыла сухие губы:

— Виктория Викторовна, здравствуйте! — мой голос дрожит, выдавая моё волнение.

Женщина вздрогнула и повернула ко мне голову, встречаясь со мной своим потухшим взглядом. Вмиг её глаза расширились от шока. Нет сомнений – узнала. Хоть и прошло не так мало времени.

— Соня, — дрожащим голосом прошептала мама Егора.

— Да, — кивнула. — Это я. Здравствуйте! — я мягко улыбнулась Виктории Викторовне. — Как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?

Сделала шаг в сторону кровати, а потом и ещё, чтобы быть к ней ближе.

— Сонечка, — прохрипела она, и из её глаз хлынули слёзы, отчего я на долю мгновения опешила, не ожидая от мамы Егора такой реакции на меня.

Нет, я, конечно, всякое ожидала и прокручивала у себя в голове, как пройдёт эта встреча и разговор, но уж точно не так. Не таким образом.

Я взяла себя в руки и в считаные секунды оказалась возле женщины. Присела на край больничной кровати и взяла её руку в свою, поглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем, желая успокоить.

— Тише. Успокойтесь. Всё хорошо. Вам нервничать нельзя, — слегка покачала головой. — Вам только недавно сделали операцию, и всякие волнения противопоказаны. Вы же знаете об этом? — она кивнула, не отрывая от меня своего внимательного пристального взгляда.

— Вот и хорошо. Как вы себя чувствуете? — Я говорила спокойно, медленно, даже ласково, как разговариваю со своей маленькой крохой, которую люблю больше жизни.