– Не открывай дверь, дура! – от души посоветовала я цифровому девайсу. Конечно, я опоздала. Вопрос – на сколько? На три дня или на три года? А может, на пятнадцать лет? Диктофон по виду реально старый, сейчас никто такими не пользуется. Однако батарейки все еще рабочие, а за много лет, мне кажется, они бы пришли в негодность.

Вскоре мысли меня покинули, абсолютно все, потому что из маленького динамика раздался такой страшный крик, что у меня остановилось сердце. Возможно, навсегда.

«Они идут! Они идут!» – в ужасе кричала девушка, но, к сожалению, не уточняла, кто идет. Если учредители агентства, то кричать надо было радостно, она ведь их и ждала. А ее реакция скорее походила на бедных сестер Стоунер из рассказа Конан Дойля, увидевших смертоносную «пеструю ленту». В ее голосе было столько неподдельного, непостижимого ужаса, что он невольно передавался мне, и я уже за нее, незнакомую девушку (все еще может статься – актрису!), переживала куда сильнее, чем за себя. Она явно столкнулась с чем-то потусторонним, мистическим и шокирующим, ибо, бросив свое «они идут», она снова начала визжать.

Леденящий кровь визг раздавался из динамика еще довольно долго, а я сидела на кровати, обняв себя за колени, не в силах выключить его. Я не знаю, что с ней делали эти потусторонние силы, или кто это был (как минимум маньяк-садист), но визжала она так, будто прощалась с жизнью. Примерно как Ян…

Наконец все стихло.

Диктофон, однако, продолжал работать. Ну а я сидела в ожидании, даже не пошевелив рукой с намерением его выключить.

Вскоре я была вознаграждена за терпение. Мерзкие тихие детские голосочки залепетали из динамика: «А давайте спрячем диктофон, чтобы новенькая нашла!.. Точно, давайте, она завтра придет, хи-хи».

Щелчок. Кто-то остановил запись.

Я потеряла сознание – прямо там, прямо тогда, прямо в той же позе. А очнулась я на закате. В комнате заметно потемнело, но очертания предметов еще были видны достаточно четко. Однако, придя в себя и оглядевшись, я тут же ринулась к выключателю. Да, я знала, что куклы могут им управлять, но мне нужен свет. Сейчас! Пусть ненадолго, сколько позволят…

Включив свет в спальне, я тут же вышла в кухню и зажгла лампочку и там.

Итак, еще одна ночь. И за мной должны прийти. Но за Лизой Бариновой, двадцати лет от роду, не пришли… Что же делать, если они так и не появятся? Бежать? Да, наверно, бежать. У меня же этот план созрел с самого начала. Я и окно сумела открыть.

Тут одна пугающая мысль пришла в голову, я ломанулась к окну проверить: нет, все в порядке, гвозди не вернулись магическим образом туда, откуда я их с таким трудом извлекла. Значит, путь к отступлению мне пока не перерезали. Приятно это осознавать.

Бычки в томате казались особенно вкусными, наверно, из-за сильного голода, просто я не ощущала его по какой-то причине, а может, это был вкус победы, которая маячила у меня перед мысленным взором. Я выберусь отсюда! Целой и невредимой! И тогда они все у меня получат!

Наступила ночь. Я решила не выключать свет. Легла поверх одеяла и накрылась тонким потрепанным покрывалом.

Вначале все было хорошо, я задремала, готовясь вот-вот перейти в стадию глубокого сна, как тут… Они запели.

– Во по-ле берез-ка стоя-ла… Во по-ле куд-рявая стоя-ла…

В ином случае я бы рассмеялась. Но сейчас мне не до смеха. Они пели именно мою песню. Ненавистную конкретно мне. Никто не знал… Это не могли быть подготовленные записи. И именно поэтому мне было до скрежета зубов страшно. До воя и плача жутко. Потому что в этот момент я отчетливо поняла – они живые.