Пока мы обедали, оркестр играл живую медленную музыку, но, как только Себастьян отодвинул от себя тарелку с недоеденным тортом, случилось то, без чего мой отец, конечно же, не мог обойтись.

— А теперь, я думаю, вам следует узнать, на каком сокровище вы собираетесь жениться, Себастьян, — сказал король, ухмыляясь, и махнул рукой музыкантам, чтобы те перестали играть. — У Корнелии золотые не только волосы. Ещё у неё золотой голос.

— Да? — улыбнулся эрдериец. — Значит, напечатанные в газетах легенды не врут, называя принцессу не только феей, но и канарейкой?

— Канарейкой, — фыркнул отец. — Вы когда-нибудь слышали, как поют канарейки? Их можно слушать только заткнув уши. Моя дочь — прекрасный золотой соловей, и не меньше! Корнелия, прошу тебя.

Просит он, как же.

Увы, это была не просьба, а приказ. Я медленно поднялась из-за стола, нацепив на лицо привычную благодушную улыбку, и отправилась к группе музыкантов, стоявших на сцене. Она располагалась в левом углу зала — полукруглый помост, предназначенный именно для оркестра, — и при помощи магии то, что там происходило, передавалось по всему периметру помещения.

Я села на свободный стул, который явно поставили для меня, — деревянный, с высокой, обитой голубой тканью спинкой, — и взяла в руки гитару. А затем, попробовав струны, заиграла одну из своих любимых песен.

Отец не поймёт, о чём она на самом деле. Подумаешь! Мало ли, что поёт Корнелия? Главное — чтобы пела. Голос у меня и вправду чарующий. Гейр, когда не может заснуть, всегда зовёт меня — чтобы пела ему, — и обязательно засыпает.

Песня была о свободе. О вольном ветре в лицо, о глубокой синеве неба, о море, уходящем в даль за горизонт, об облаках и дожде. Она называлась «Полёт дракона», и каждый из присутствующих, скорее всего, слышал в словах этой песни обычное описание привычного с детства явления, — я же осознавала совсем иное. Я никогда не была способна поступать так, как поступал дракон из этой песни — на своё усмотрение. Захотел — и полетел. Всегда была вынуждена оглядываться, просчитывать всё до мелочей и быть осторожной. А мне так хотелось не оглядываться! Не зависеть ни от кого, не притворяться. Быть собой…

Но ничего. Осталось совсем немного. Схрон я почти подготовила, документы обещали на следующей неделе. Дождусь, когда Себастьян уберётся из столицы, — и сбегу.

Спрятав торжествующий взгляд в гитарных струнах, я в последний раз ударила по ним и наконец замолчала.

Себастьян

Пока принцесса пела, наследник, чувствуя, что ещё немного — и он глупо раскроет рот и закапает слюнями на стол, пытался справиться с собой.

Может, Корнелия всё-таки унаследовала ментальный дар Ортруна? И сейчас ненавязчиво влияет на присутствующих — вон как на неё смотрят все, не только Себастьян. Даже королева Амелия — и та явно была умилена и сидела с влажными глазами. Посмотришь и прям поверишь в любящую мачеху.

А вдруг Корнелия вовсе не наивная жертва внушения, а такой же участник заговора, как и сам Ортрун, и её брат? До сегодняшнего дня Себастьян не сомневался — жертва. Но сейчас, слушая её чарующий нежный голос, подумал — а ведь он решил так лишь из-за той давней встречи, когда Корнелия кормила ворона. Но с тех пор прошло одиннадцать лет. Глупо рассчитывать, что за это время люди не меняются. И прежде чем активно действовать, следует всё-таки понять правду про Корнелию. Но как понять, по собственному почину она поступает или её зачаровал Ортрун? Непростая задача.

Принцесса перестала петь и играть — и на мгновение в зале повисла полнейшая тишина, которая почти сразу сменилась аплодисментами. Причём аплодировали в том числе музыканты, глядя на Корнелию с восхищением. Она слабо улыбнулась, поднялась с кресла, склонила голову, благодаря за внимание, а затем направилась к столу.