А что я скажу? Что запаниковала и действовала на инстинктах? Что, вообще-то, это моя палатка, и это Аршанская в нее приперлась наводить разборки, а не наоборот? Что она меня чуть сдуру не придушила, заигравшись? Да что тут скажешь-то?.. Поэтому просто дергаю плечом.

— Антон, Лариса, у нас раненые! — громко произносит директор, так и не дождавшись от меня объяснений. — Люда, пойдем, тебе помогут, — уже негромко и заботливо — Аршанской; поддерживает под локоть. Людку бьет крупной дрожью, и, кажется, она не придуривается.

А я так и стою посреди палатки в пижамных шортах и майке и даже не чувствую ночного холода. В голове пусто до звона. Доза адреналина, выброшенного в кровь, видимо, снижается, дыхание выравнивается, и мне уже привычно хочется провалиться сквозь землю.

Аршанскую уводят медики. А я так и стою. И Князев стоит, смотрит осуждающе, давит взглядом. Отвожу взгляд — ну да, переборщила.

— Ой, а что случилось? — раздается с улицы голос Глотовой, и директор, наконец, перестает испепелять меня взглядом.

— Полина, ты где была?

Пауза. Видимо, девчонка теряется от такого напора.

— В... туалете… А что здесь?..

Князев снова оборачивается ко мне.

— Завтра поговорим, — припечатывает, для пущего эффекта погрозив пальцем. — А сейчас всем — спать!

— А можно?.. — толком не слышно, но, кажется, Полина теперь боится находиться со мной рядом.

— Пойдем, пойдем… — тут же жалеет ее кто-то из женщин.

Аллес капут, товарищи.

Закашливаюсь, обхватив руками поврежденное горло.

19. Глава 19

Воспоминание 87

24 мая

Сижу на самой окраине поляны, подтянув колени к груди и обняв их руками. Здесь оказался маленький ручеек. Рекой это и в бреду не назвать, и толку от него — чуть, но журчание бегущей воды успокаивает. Сейчас время завтрака. С центра поляны слышатся громкие голоса и веселый смех.

Я не пошла завтракать, не то что меня не пустили бы к столу или директор затеял бы разборки по поводу вчерашнего у всех на глазах и спозаранку, но мне самой кусок в горло не полезет. Да и болит это горло до сих пор. Надо бы к медикам, они бы мигом вылечили мою шею, как нос Аршанской еще ночью, но заставить себя не могу.

Как они вчера на меня смотрели — даже мысли не допустили, что жертва в данной ситуации не блондинка со сломанным носом. Кто пролил больше крови, тот и не виноват, так что ли? Противно. Презумпция невиновности? Не, не слышали.

Так что не пойду я ни на какой завтрак, вообще с места не сдвинусь, пока не отправимся в обратный пусть. А то выползу сейчас из своего убежища, погуляю под осуждающе-враждебными взглядами и точно сломаю нос еще кому-нибудь. Пошли они.

Кручу в пальцах шнурок с блокиратором магии, перебираю веревочку, словно четки — надо занять чем-нибудь руки. Забавно, но вчера я не надевала подарок Князева, психовала будь здоров, а никакого срыва не случилось. Почему? Над этим стоит поразмыслить. Может быть, мой дар слетает с цепи не просто от сильных эмоций, а от… боли? Вчера я всего лишь злилась. Ладно, была просто в ярости. Но это совсем другие эмоции в сравнении с теми, которые я испытала, увидев бабушку тем утром или вспомнив про мамино платье. А ведь был еще пол на вокзале — тоже вспылила от злости, испортила плитку кривой трещиной… И все же тот случай сложно назвать именно срывом. Значит, все-таки боль? Тогда мне просто следует стать более толстокожей, и блокиратор не понадобится?

Невесело усмехаюсь собственным мыслям. Если так, то я на верном пути: боль могут причинить лишь близкие, а близких у меня нет.

— Можно? — доносится со спины.