— Трах…т! — огрызаюсь. То намеки эти его, то овечка Долли на выгуле.

А Холостов, кажется, наконец, отмирает: делает шаг ко мне, опуская руки на плечи и заглядывая в глаза.

— Он к тебе приставал?

О нет, поведение директора нельзя назвать приставанием. Пожалуйся кому — не к чему прикасаться. Ну, за руку взял, выражая поддержку, и что? А полунамеки и собственные выводы к делу не пришьешь. Вот только по реакции Кости понимаю, что ничего мне не привиделось и не показалось.

— Нет, — качаю головой и делаю шаг назад, вынуждая его отпустить меня. — Он намекал, — продолжаю, отведя взгляд, — очень тонко, почти невинно. А потом заговорил о тебе, о наших индивидуальных занятиях...

— Блин, погоди, — вырывается у Кости. Вода с мокрых волос стекает ему на лицо, и он, чертыхаясь, распахивает дверь ванной, чтобы схватить полотенце.

— Ты говорил ему, что занимался со мной дополнительно? — спрашиваю.

— Нет.

И вряд ли рассказал, о том, что было в лаборатории и затем в комнате Руса. Ага, тут же ехидно подсказывает внутренний голос, только пересел ко мне в столовой, отшил Аршанскую, демонстративно выбрал в напарники в походе. Да уже только слепой не заметит, что что-то тут нечисто. Еще и ревность Людочки… В общем, если Князеву было интересно, прознать что-либо не стало проблемой.

— Так он что-то конкретное сделал? — уточняет Костя, возвращая полотенце на место. Голова все еще мокрая, волосы в разные стороны. И смотрит сейчас так: пробирает не хуже, чем под взглядом директора — до печенок.

— Ничего, — обнимаю себя руками и зачем-то отступаю еще на шаг, увеличивая между нами расстояние. — Сказал, не отвлекать тебя от учебы и… — чувствую, как начинают алеть щеки. — И предложил свою кандидатуру.

Холостов от моих слов будто на миг зависает, а потом… начинает ржать. Теперь тупо моргаю я. Что он нашел в моих словах смешного? Ну да, все мы тут совершеннолетние, не считая Грецких, но все равно Князев — директор, а мы — студенты. Это же использование, мать его, служебного положения!

— Иди сюда, — не успеваю среагировать, как он подходит и заключает меня в объятия. Думаю сначала вырваться, а потом плюю на здравый смысл; утыкаюсь носом ему в плечо и даже игнорирую мокрую футболку.

— И что тут смешного? — бурчу обиженно.

— Да ничего, на самом деле, — голос у Кости опять звучит серьезно, но как-то устало, что ли. — Отчаялся наш старпер. И так к тебе, и эдак, пришлось уже прямым текстом практически.

— Чего это он старпер? — возмущаюсь. После сегодняшнего я не поклонница Князева в стократном размере, но какой он старый-то? Ну да, для студенток староват, конечно. Но ему же лет тридцать пять – сорок. Объективно, он мужчина в самом рассвете лет и сил. Оскорблять тоже надо обоснованно.

— Лер… — руки Холостова на моей спине напрягаются. А затянувшееся молчание заставляет напрячься и меня и поднять голову, чтобы видеть его лицо.

— Говори, — прошу с нажимом. Явно же сболтнул лишнего, а теперь подумал.

— Обещай, что это останется между нами?

Еще страннее. Только кому, интересно, я побегу докладывать? Костя — единственный в принципе, с кем я могу чем-то поделиться. И Бабай — каюсь, иногда, когда я к нему прихожу, то веду беседы вслух. Собеседник из Бобки так себе, но зато уж точно не проговорится. Поэтому — не проблема.

— Обещаю, — отвечаю уверенно.

После чего Холостов отпускает меня и проходится по комнате. Слежу за ним взглядом, параллельно отмечая, как у него аккуратно: все вещи на своих местах, даже стул ровнехонько придвинут к столу. А у меня вечно — будто прошел торнадо.