— На дворе август — какая школа? — язвительно подмечаю я. Старик явно отстал от жизни, а может, от усталости всё перепутал.

— Учебный год в самом разгаре, — в очередной раз уверенно обрывает мои надежды Анхель, а затем резво отъезжает с обочины. — Впереди четыре месяца учёбы, а потом каникулы. Это Аргентина, Рита! У нас свои законы.

И если перспектива приступить к школьным занятиям немного раньше времени не особо радует, то сама школа вселяет животный ужас. Бросив прощальный взгляд на угрюмое здание, скрещиваю на груди руки с твёрдым намерением сделать всё возможное, чтобы завтра же вернуться домой.

— Зря воротишь нос, — насмешливо добавляет старик. — Можешь, конечно, и не учиться, дело твоё. Тогда с утра до вечера со мной на ферме будешь работать, мне как раз рук не хватает.

— Вы в своём уме?! Я — на ферме?! — Непроходимость Анхеля просто выводит меня из себя. — Если отец узнает…

— Плевать я на него хотел, ясно?! В моём доме свой кусок хлеба никто не ест даром: либо учёба, либо работа! Выбирай сама.

Разворачиваюсь к деду и сверлю его взглядом: да как он смеет разговаривать со мной в таком тоне?!

— Я и крошки с вашего стола не возьму! — цежу сквозь зубы. — Или вы думаете, что я нищенка? Полагаете, раз отец в беду попал, то со мной можно вот так, как с никчёмной вещью? Завтра же отдам вам всё до последнего цента. Не нужны мне ваши подачки!

— Приехали! — Не обращая на меня внимания, Анхель резко бьёт по тормозам. Меня, как тряпичную куклу, отбрасывает вперёд. Ремень до боли впивается в кожу, прорывая очередную плотину со слезами.

— Не всё в этом мире измеряется деньгами, девочка! Выходи!

Шумно вздохнув, старик достаёт ключ из замка зажигания и, что-то напевая, выходит на улицу. Утираю слёзы, бросаю на заднее сиденье плед и выпрыгиваю следом, но тут же ощущаю, как ноги утопают в чём-то холодном и вязком, моментально промокая насквозь.

— Чёрт! — ору навзрыд, уставшая от поганых сюрпризов судьбы. Смотрю вниз и через мутную пелену слёз замечаю, как жидкая грязь равнодушно поедает белоснежную ткань моих дорогущих тряпичных кед, которые я наспех успела натянуть утром вместо сандалий.

— Под ноги смотри, Рита! — ухмыляется Анхель и достаёт мой чемодан, плюхая его колёсиками в очередную жижу.

— Почему здесь такая грязь? — отчаянно смахиваю слёзы, поочерёдно вытаскивая и отряхивая ноги. Я уже ничему не удивляюсь: вымотана, выжата и эмоционально, и физически.

— Зима, дожди, — вздыхает Анхель. — Обычное явление!

Хочется кричать, что ни черта не обычное, что во всем мире давно придумали асфальтировать зону паркинга или выкладывать плиткой. Грязь — это не норма. Но я так устала, что молча прощаюсь с обувью и бреду за дедом в сторону дома, весьма большого для одного человека, широко раскинувшегося на небольшом пригорке чуть поодаль от нас.

В темноте не удаётся рассмотреть строение как следует, но готова дать руку на отсечение: дом такой же убогий, как и всё в этом замызганном городишке.

— Марта освободила для тебя комнату на первом этаже, — почти шёпотом говорит дед, стоит нам пересечь порог дома. — Грязную обувь тут снимай, нечего пол топтать.

— Марта? Ваша жена? — стараюсь не запачкаться и аккуратно стягиваю кеды, краем глаза осматривая обстановку.

Вроде, чисто, но захламлено. Совершенно безвкусно и бедно, но в то же время по-домашнему уютно. Такие дома я видела разве что в старых фильмах, которые показывали нам на уроках истории. И чем дольше я смотрю по сторонам, тем больше ловлю себя на мысли, что время в этом месте остановилось ещё лет тридцать назад.