А вот что представляет собой дом у Госларов: из пяти комнат на Зёйдер-Амстеллаан одна сдается в аренду, родители госпожи Гослар живут в пристройке рядом с ними, но питаются с семьей, потом у них есть служанка, малышка, всегда рассеянный и отсутствующий господин Гослар и всегда нервная и раздражительная госпожа Гослар, которая снова ждет ребенка. Для Леж с ее двумя левыми руками жить там – все равно что заблудиться на базаре.

У моей сестры Марго тоже пришли результаты, как всегда, блестящие. Она могла бы получить переходный аттестат с отличием, если бы такой был в школе, она такая умная! Звонят в дверь, пришел Хелло, ставлю точку.

Твоя Анна

Среда, 8 июля 1942 года

Дорогая Китти!

Кажется, прошли годы между воскресеньем и сегодняшним днем, столько всего произошло, как будто весь мир перевернулся, а я еще жива, Китти, и это главное, как говорит папа.

Да, я действительно еще жива, но не спрашивай, где и как. Ты не поймешь ни слова, так что я начну с рассказа о том, что произошло в воскресенье днем.

В три часа (Хелло только что ушел, но вернется позже) кто-то позвонил в переднюю дверь, я лежала и лениво читала книгу на веранде на солнышке, так что не слышала. Немного позже в дверях кухни появилась Марго, очень взволнованная. «Из СС прислали повестку, вызывают папу, – прошептала она. – Мама уже поехала к господину ван Пельсу»[3].

Для меня это стало большим потрясением, знаком; всем известно, что это значит, я сразу представила себе концентрационные лагеря и одиночные камеры – разве мы можем обречь его на это? «Конечно, он не пойдет, – говорила Марго, пока мы вместе с ней ждали. – Мама пошла к В. П., чтобы спросить, не следует ли нам уже завтра переехать в наш тайник. С нами идет В. П., всего нас будет семеро». Тишина. Мы не могли больше говорить, мы думали о папе, который, мало зная о том, что происходит, поехал в «Джудси Инвалид» [4]; ожидание мамы, жара и тревога – все это очень пугало нас, и мы молчали.

Вдруг снова раздался звонок. «Это Хелло», – сказала я. «Не открывай дверь», – удержала меня Марго, но в этом не было необходимости, так как мы услышали, что мама и господин В. П. внизу разговаривают с Хелло, потом они вошли и закрыли за собой дверь. Каждый раз, когда звонили, Марго или мне приходилось тихонько ползти вниз, чтобы посмотреть, не папа ли это, и не открыть дверь кому-то другому.

Нас с Марго отправили из комнаты, В. П. хотел поговорить с мамой наедине. (В. П. – знакомый и партнер папы по бизнесу.) Когда мы остались вдвоем в нашей спальне, Марго сказала мне, что вызов касался не папы, а ее. Я очень сильно испугалась и начала плакать. Марго 16, неужели девочек такого возраста одних забирают? Но, слава богу, она не пойдет, мама сама так сказала, это, должно быть, имел в виду папа, когда говорил о том, что мы поедем в укрытие.

А это укрытие, куда мы спрячемся, оно в городе или деревне, это дом или коттедж, когда, как, где?.. Было много вопросов, которые я не могла задавать, но не могла выкинуть из головы. Мы с Марго начали упаковывать некоторые из наших самых важных вещей в школьный ранец, первое, что я положила, этот дневник, затем бигуди, носовые платки, учебники, расческу, старые письма, я брала с собой самые безумные вещи, если учесть то, что мы будем скрываться, но мне не жаль, воспоминания значат для меня больше, чем платья.

В пять часов наконец приехал папа, и мы позвонили господину Клейману, чтобы спросить, может ли он прийти вечером. В. П. ушел и привел Мип. Мип пришла и взяла туфли, платья, пальто, нижнее белье и чулки, убрала все в сумку, пообещав, что вернется вечером. Затем дом погрузился в тишину; никому из нас не хотелось ничего есть, было еще жарко, и все было очень странно. Мы сдавали большую комнату наверху некоему господину Гольдшмидту, разведенному мужчине лет тридцати, которому, казалось, нечего было делать в этот вечер, мы просто не могли от него избавиться, иначе пришлось бы грубить, он торчал до десяти часов. В одиннадцать часов прибыли Мип и Ян Гиз. Мип работает с папой с 1933 года и стала его близким другом, как и ее новый муж Ян. Туфли, чулки, книги и нижнее белье снова исчезли в сумке Мип и в глубоких карманах Яна; а в одиннадцать тридцать и сами они тоже исчезли.