Разевая рот в беззвучном крике, горожанин кинулся к двери. Не ожидая от себя такой прыти, Тиба метнул ему в спину нож. Клинок вошёл между лопаток. Тело с грохотом рухнуло на пол. Спящие на лавках мужики заворочались, подняли головы и выпучили глаза.

На ступенях заверещала шлюха. Тиба швырнул в неё бочонок с недопитым пивом и проорал наёмнику:

— Бежим!

— Застряло в кости, — прокряхтел вояка, дёргая меч. — Не могу вытащить.

— Меч надо точить каждый день! — рявкнул Тиба и запустил лампой в хозяина, возникшего наверху лестницы.

Тот не успел увернуться. Масло вместе с огнём выплеснулось на домашний халат. Хозяин с воплями скрылся в коридоре, в котором уже слышались голоса разбуженных шумом постояльцев.

Тиба свалил тело купца со скамьи на пол. Наёмник упёрся сапогом мертвецу в грудь, выдернул меч. Схватив ножны и дорожный мешок, помчался к выходу.

Вспомнив о самом главном, Тиба упал перед купцом на колени и принялся шарить по карманам.

Наёмник распахнул дверь:

— Быстрей!

Стиснув в ладони бронзовый жетон с эмблемой Небесной Стаи, Тиба вытащил нож из спины горожанина и, вытирая клинок о штаны, выскочил в серый рассвет.

Беглецы кинулись к конюшне, она оказалась заперта изнутри. Полагая, что запор хлипкий, наёмник с разбега врезался в ворота. Взвыв, потёр бок. Со злостью ударил сапогом в тесину. Грохот, ржание перепуганных лошадей в стойлах и доносящиеся из таверны крики грозили поднять на ноги всю деревню.

Тиба проскрежетал:

— Собственная голова мне дороже! Бежим!

Они понеслись по улице к спасительной стене леса, закрывающей линию горизонта. Слыша хриплое дыхание наёмника, Тиба сжимал в кулаке липкий от крови жетон и улыбался. Время дьявола закончилось, пришло время Небесной Стаи.

4. ~ 4 ~

— Как тебя зовут? — спросил Тиба, рукавом утирая пот со лба.

Стискивая в одной руке меч, в другой ножны, наёмник упёрся кулаками в колени:

— Бадрик. А тебя?

— Меня — Тиба.

— Зачем ты это сделал?

— Что? — Тиба с усмешкой покосился на нового знакомого. Мощная грудь под стёганой курткой работала как мехи, с шумом втягивая и выталкивая воздух. Слабоват вояка, пробежал всего ничего и выдохся.

— Почему помог мне?

— А-а-а, ты про это. — Тиба пожал плечами. — Надоело.

— Что надоело?

— Сволочная работа надоела. Я давно хотел уйти.

— Почему раньше не ушёл?

— Хотел поднакопить деньжат.

— Поднакопил?

— А как же? — Тиба уселся под дерево. Вытащил из кармана серебряную «корону» и, подкинув её на ладони, снова спрятал в карман. — Остальное хранится в моей конуре.

— Много?

— С десяток медяков, две серебряные монеты, одна золотая.

Бадрик присвистнул:

— Неплохо. Вернёшься за ними?

— А ты?

— Что — я?

— Вернёшься за лошадью?

— Ты же сам сказал, что своя голова дороже.

— Тогда зачем задаёшь глупые вопросы?

Отдышавшись, Бадрик вложил меч в ножны, скинул с плеча котомку и сел рядом с Тибой:

— Почему глаза красные?

— Я не помню, когда спал.

— Я тоже… Родители есть?

— Наверное.

— Значит, тебе некуда идти?

— Некуда, — подтвердил Тиба.

— Кто научил тебя обращаться с ножом?

— Один добрый человек.

— Добрый, и всё? — Не получив ответа, Бадрик протянул руку. — Покажи нож.

— Э, нет, — заартачился Тиба. — Своё оружие я никому не даю.

— Правильно делаешь, — покивал Бадрик и посмотрел по сторонам. — В этом краю я впервые. Хорошо знаешь лес?

— Хорошо.

— Разбойники здесь водятся?

— Ни одного не видел.

— Покажешь короткий путь до западного тракта? Я заплачу.

— Чем? Ты же всё проиграл.

— Я отдам тебе меч.

Тиба захлопал ресницами, изображая наивную простоту:

— Серьёзно?

— Зачем он мне теперь? Безлошадным наёмникам мало платят, а на горбу много трофеев не унесёшь. Хватит, навоевался. Вернусь к жене и детям, стану овёс сеять, коз разводить.