Бадрик повёл глазами влево, вправо:

— Все здесь? Четверо. Пятый уехал. Значит, все. Сидеть и не рыпаться! Мы, наёмники, народ нервный. Рука дёрнется и воткнёт нож в сосунка.

Несмотря на серьёзность ситуации, Гилан чуть не рассмеялся в голос. Храбрость и тупость нередко уживаются в одном человеке. Наёмник — ярчайший тому пример. Он перепутал гонца с разведчиком, который всё это время таился в кущах ракиты.

— Бадрик, брось нож, — проговорил Гилан. — Иначе я тебя живьём выпотрошу и заставлю сожрать кишки.

— Я так и так нежилец. Вы меня всё равно порешите. Слезайте с лошади, господин Выродок.

— Дурак ты, Бадрик. Я ведь хотел обуть тебя, одеть. Дать денег собирался. А ты берёшь и всё портишь.

Насмешливая маска на лице наёмника сменилась ненавистью.

— Слезай! И все отойдите вон к тому дереву. Живо! Считаю до трёх.

Никто не тронулся с места. Буса сидел на земле ни живой ни мёртвый. Двое юнцов так и стояли возле кострища и вещевого мешка. Воин-легенда стискивал в руке верёвку и неотрывно глядел на господина.

— Ты не можешь им приказывать, — сказал Гилан и мягким движением бёдер заставил лошадь сделать пару шагов вбок.

Бадрик тоже сделал пару шагов, чтобы стоять к нему лицом.

— Раз!

— Если убьёшь моего человека, тебя ждёт мучительная смерть. — Гилан вновь заставил лошадь шагнуть вбок.

Удерживая перед собой Тибу, Бадрик скорее неосознанно, чем намеренно тоже изменил положение. Он словно ленился повернуть голову, чтобы видеть Гилана, и бездумно делал шаги, поворачиваясь спиной к кущам ракиты.

— Два!

В широко открытых глазах Тибы застыло понимание. Наёмник — ценный свидетель. Господин не станет его убивать из-за мальчишки, который потерял осторожность и так глупо попался. И в то же время Тиба чувствовал, как господину тяжело прощаться со своим воспитанником.

— Во славу Стаи, — прошептал Тиба и сорвался на крик, будто находился на поле брани с мечом в руке: — Во славу Стаи!

По его шее ручейком струилась кровь и напитывала алой влагой рукав наёмника.

Бадрик открыл рот, чтобы произнести: «Три». И вдруг время остановилось. Над кронами застыли облака. В небе зависли птицы. Замерли травы и листва. Перестали двигаться тени. Над лесом воцарилась мёртвая тишина.

Гилан направил взгляд чуть выше головы Бадрика, посмотрел на неподвижные заросли ракиты и медленно моргнул. Послышался тихий, как вздох ветра, свист. Взрезав воздух, стрела вошла наёмнику в затылок и, насадив на бронзовый наконечник глазное яблоко, вылезла из глазницы. Бадрик пошатнулся и, взирая на Гилана единственным глазом, рухнул на землю.

Скинув со своей шеи руку мертвеца, Тиба подбежал к слуге. Награждая его затрещинами, проорал:

— Откуда ты взялся, недоумок? Такого языка лишились! И всё из-за тебя!

Прикрывая голову руками, Буса расплакался:

— Простите, я не хотел.

— Охолонь, Тиба! — подал голос воин-легенда, сматывая верёвку. — Охолонь, говорю!

Подросток сплюнул на землю и прижал пальцы к ране под ухом.

— Таких, как он, много, Тиба, — проговорил Гилан. — Надо найти хотя бы ещё одного.

— Найдём, милорд. Теперь мы знаем, кого искать.

Гилан обратился к Бусе:

— Ты как здесь оказался?

Тот показал ладони, запачканные чем-то красным.

— Собирал малину. Хотел дитя побаловать.

— Ну и где малина?

— Потерял. За мной ведьма гналась. — Буса вскочил, будто его ошпарили крапивой. — Господи, а вдруг ведьма там? — И ринулся в кусты.

Гилан пришпорил лошадь.

Дева спала в корзине. Выродок сидел в седле в той же позе, в какой Гилан его оставил.