Интересно, помнит ли она, что у нее был еще один сын? И вдруг Элен взглянула прямо ему в глаза и сказала:

– У меня был еще один сын. И он тоже был болен.

Ян даже хотел ответить, но сдержался, он понял, что она говорит не с ним, а с собой и с пустотой.

– А все потому, что я связалась не с тем парнем. Он принимал меня за другую женщину. А я хотела стать той самой, единственной для него, той, кого он видел во мне. Но мне не удалось. Наверное, никому бы не удалось. В итоге больные дети. Один пропал без вести, возможно, погиб, а второй со мной рядом.

Она продолжала смотреть на Яна, не моргая, и ему стало не по себе, мурашки побежали по спине.

– Ты совсем рядом, – повторила она и протянула руку. Он не успел отклониться или не собирался этого делать. Ее рука коснулась его лица. Лба, носа, ладонь скользнула по пустой глазнице. – Совсем рядом, – рука беспомощно повисла. – Иногда мне кажется, что я могу дотронуться до тебя. Ты здесь и не здесь.

И он понял, что она ничего не почувствовала, прикасаясь к нему. Или не поверила своим ощущениям.

Он не мог больше находиться с ней. Он ушел на берег, где мелкие волны залива суетливо набегали на берег и, словно стыдясь своего безрассудства, отступали снова и снова. Он обратил взор к горизонту, с которым сливались вода и небо. Где-то там был Дом Гильяно, там он оставил свой глаз. Он не думал об этом, когда делал свой подарок Ашеру Гильяно за чудесное спасение. Но теперь он думал о том оставленном глазе, как о способе связи с Домом. Ведь не зря он тогда, как наяву, увидел жертвенную яму и Ашера на дне, и нож дона Гильяно, приставленный к его горлу. Вряд ли это была фантазия, скорее он видел то, что происходит в Доме, пусть и смутно. Как, например, мог видеть и ощущать его брат Марк.

Синее стекло, торчащее у Марка из ладони, навело его на эту мысль. Марк повторял то, что видел. Но то, что он видел, происходило на самом деле, пусть и с задержкой во времени.

Его единственный глаз впился в горизонт, он выедал в нем дыру, червоточину сквозь которую он мог бы увидеть, что происходит в Доме. Глаз медленно наливался сапфировым сиянием, как будто включили прожектор на пляже, и он прокладывает дорогу в сумерках, над водой.

Тишина. Дом не вышел на связь.

***

Этой ночью ей снились руки. Чьи-то узкие, белые до прозрачности, кисти с длинными гибкими пальцами. Это мужские руки, но почему-то очень женственные, – догадалась она во сне. И тут они обратились к ней ладонями. Сеть порезов, тайных знаков была нанесена на кожу. Свежие розовые рубцы, давние – белые. Ткань, разрезанная и сросшаяся.

Она смотрела на прочерченные линии, природные скрывались за ними так надежно, их было не разглядеть. И вдруг линии задвигались, из них начали складываться фигуры, одни поднимались из глубины на поверхность, другие уходили под кожу. Это было красиво, танец линий завораживал. Она, не отрываясь, смотрела на чужие ладони, пока этот кто-то не сложил их вместе, словно благодаря, и, показывая, что просмотр окончен.

Ада проснулась.

Он увидела потолочную балку над головой, тяжелый брус, надежно закрепленный. И задержала дыхание. Восприятие раздвоилось. Она была в другом месте и смотрела на точно такой же брус. Нет, она снова вернулась в дом на заливе. Неприятное ощущение завязывалось в узел в животе. Тревога, которую пока не развяжешь, не уймешь. А как ее развязать, когда непонятно, откуда она взялась.

Элен накрывала на веранде завтрак для них двоих.

– А Марк?

– Он уже на пляже.

– На пляже? Ему лучше?

– Ему лучше, – сухо подтвердила Элен. – Садись, кофе остынет.