Я не понимаю его глубокую философскую мысль, но глаз отвести от него не могу. Да и не хочу. Он необычный, и мне начинают нравиться ощущения рядом с ним.

6. Глава 6

Я заставляю себя отвернуться от Кирилла и снова вглядываюсь в город вдали. Отсюда он как на ладони, но его высотки загораживают море. Я и правда планировала уехать от него?..

— Я была слепа, — выдыхаю я, вино делало своё дело, звеня в крови и в голове, оно легко развязывало язык. Возможно, позже я об этом пожалею. — И даже не догадывалась, что намеренно. Сначала нам с братом диктовал правила паршивый отец-тиран, затем детский дом, а после совершенно чужие, по сути, люди. Безумно хотелось свободы, подчиняться лишь самой себе. Эта жажда мешала увидеть две очевидные вещи: Римма и Олег и так давали нам полную свободу, при чём, явно наступая себе на горло. Второе я поняла совсем недавно: я жаждала свободы, у которой не было будущего, не было элементарного понимания, что с ней делать. Ну свалили бы мы отсюда, за год или два спустили бы всё дедово наследство, а что потом? Я не хотела об этом думать, считала, что решение придёт само собой, ведь у меня, чёрт возьми, будет то, о чём я так долго мечтала. Слепая поверхностная идиотка — вот, что я из себя представляю. — Я вновь смотрю в глаза парня и усмехаюсь: — Вот с каким человеком ты хочешь связаться.

— Ошибаться нормально, Вик, нормально признавать это и пытаться исправить.

— А если исправлять нечего? Что, если я уничтожила всё до основания?

— Но основание осталось же. Отстрой всё заново.

Я усмехаюсь и киваю: звучит чертовски просто. Знал бы он подробности, его тошнило бы, как тошнит меня саму.

— Куча людей меня ненавидят, — выразительно веду я бровями и делаю новый глоток.

Кирилл протягивает руку и забирает у меня бутылку, но не для того, чтобы глотнуть вина самому, как я подумала. Вместо этого он ставит её на пол.

— Какого…

— Твоя проблема не в этом, — берёт он меня за руки, пальцы сухие и тёплые. — И наверняка ты ошибаешься, что все они… Но это не главное. Ты сама себя ненавидишь. И поэтому сидишь здесь, гробишь своё здоровье и вздыхаешь по недоступному городу. Намерено мучаешь себя. Плюсом, несмотря на то, что буквально жаждешь вырваться отсюда, ты боишься возвращаться обратно. — Пальцы сильнее сжимают мои, когда я хочу возмутиться. — И не говори, что я не прав.

Я поджимаю губы, но не отвожу глаз и не вырываю руки. Хотя следовало бы. Сердце ускоряет бег.

— А ты не боялся бы возвращаться туда, где тебя со стопроцентной вероятностью не желают видеть?

— Это ты так решила, а решать за других — неблагодарное дело.

Я стискиваю зубы и цежу:

— Тебе напомнить, что я здесь не по своей воле? Они избавились от меня!

— И снова ты думаешь за них. Просто перестань это делать.

— О да! Они запихали меня сюда из лучших побуждений!

— И вот опять. Да пойми ты, что совсем неважно, что ими двигало, — легонько дергает он мои руки. — Важно то, что двигает тобой и только тобой. Не вчера, или год назад. Настоящее, сегодня, сейчас.

Он напряжён, глаза расширены и фанатично блестят, словно ему чертовски необходимо, чтобы я поняла. Но зачем ему это? Почему так важно? Именно я? Какого чёрта?

— Кир…

Он тяжело выдыхает, опускает голову и утыкается лбом в наши руки. Тихо смеётся.

— Прости. Не могу этого объяснить, но у меня ощущение, что я знаю тебя тысячу лет, что ты не чужой мне человек. Поэтому хочу, чтобы ты была счастлива.

— Счастлива?

Он снова смотрит мне в глаза, тем самым взглядом, который будто глядит в душу, и молчит. Молчит долго, но не вызывая во мне раздражения. Наоборот. Этот его взгляд рождает тёплые искры в груди, они коротят, дёргают нервные окончания, вызывая приятную дрожь.