— Понятно почему ты не мог уснуть.

— Храп мне не мешал, — мимолётно улыбнувшись, не соглашается он. — Я просто не мог прекратить думать о тебе.

Щёки обдаёт жаром: эти его честность и прямолинейность… Отворачиваюсь от него и ворчу:

— В общении должна оставаться хоть какая-то интрига.

— Думаю, их и так достаточно.

Я ничего ему не отвечаю, потому что мы добрались до места: в конце коридора, недалеко от окна, есть скрытая лестница на чердак. Я задираю лицо к потолку и прошу Кирилла:

— Дернешь за верёвочку?

— Дверь и откроется? — смеётся тот, поднимая руку, я тоже тихо смеюсь.

Вскоре мы по очереди забираемся на чердак, и Кирилл возвращает лестницу на место. Я иду дальше, к небольшому окну, которое выходит на пологую крышу с невысоким кирпичным бортиком. Места там немного: квадрат два на два, но вид оттуда открывается шикарный. Толкаю открытые створки и выбираюсь наружу. В пару шагов миную площадку, ставлю бутылку и открываю её штопором. Рядом замирает Кирилл, вглядываясь вдаль.

— Вид впечатляет, да?

Кирилл переводит взгляд на меня и поднимает брови:

— Как ловко ты орудуешь штопором. Любишь вино?

— Пробовала однажды, и тогда прикола не поняла, но сейчас...

Кирилл, хмыкнув, кивает и вновь смотрит вдаль:

— Отсюда видны огни города. Подозреваю, мазохизм с твой стороны.

— Это он и есть.

Я наконец откупориваю вино, бросаю штопор в угол и боком сажусь на бортик, отклонившись на стену и согнув одну ногу в колене. Смотрю на город вдали и делаю большой глоток. Приятно сладкое, но с ощутимой кислинкой. Кирилл садится напротив, и я рассказываю:

— Нашла это место от нечего делать. Поначалу думала, ни за что сюда не вернусь: слишком больно было видеть город, до которого тебе никак не добраться. Который по стечению обстоятельств стал тебе недоступен. Но всё равно вернулась, — усмехаюсь я. — Потому что, несмотря на раздирающую сердце тоску, я хоть как-то была в том месте, где хотела. Пусть и на расстоянии в несколько километров.

— Я родился не в этом городе, — криво улыбается Кирилл. — Но тоже его полюбил.

— Он никому не оставляет и шанса, — соглашаюсь я.

— Море. Оно не оставляет шансов. Хотя, признаюсь, со временем к нему привыкаешь.

— Расскажи о своих опекунах, — прошу я, делая новый глоток. — Вы ладите?

— Они меня любят, — отводит он взгляд в сторону. — Даже больше того, насколько можно любить не родного ребёнка. Мне очень повезло с ними.

— Кто они, чем занимаются?

— Отец хирург, мама телеведущая на местном канале.

— Не хило, — усмехаюсь я.

— Ну а твой отец?

— Сдох, — бросаю я. — Я же говорила.

— Я имел в виду опекуна. Что его жена художница, я понял.

Мне становится слегка стыдно, я прячусь за бутылкой, а затем отвечаю:

— Олег владеет сетью отелей. Этим летом он откопал на какой-то помойке машину, как у киношных братьев Винчестеров, двинутый. Рус помогал ему её чинить. Это стало первым звоночком — их сближение. Было паршиво за этим наблюдать.

— А сейчас, что думаешь?

— Что надо было спасти те чёртовы цветы.

Я снова пью вино. Глотаю и глотаю до тех пор, пока в горле не начинает першить. Даже представить не могу, как наладить отношения с опекунами. Мне кажется, что это попросту не реально.

— Может, ты тоже хочешь вина? — спохватываюсь я, вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Я не пью. Даже тогда, когда паршиво.

Камень в мой огород? Плевать.

Я жму плечами:

— Как хочешь.

Кирилл откидывает голову на стену и всматривается в звёздное небо, говорит через мгновение:

— Раньше небо казалось далёким и неизведанным, а затем люди стали летать к звёздам. — Он опускает подбородок и смотрит на меня: — Ты можешь всё, Вика, стоит только захотеть.