— Может, вы завтра зайдёте? Я отложу для вас товар, — предложила Клавдия Ивановна.

Что же проще — живёт дама рядом. Да и кто тут не рядом? В городе двести тысяч жителей — можно всех в лицо знать, если какая надобность.

А мужчине всё-таки ждать надоело. Положил носки на прилавок. Ладно — выручку носками всё равно не сделать, так что не велика потеря. До Нового года в дырявых доходит, если что. Мужикам не в диковинку подобное. Хотя у этого с дырками вряд ли носки имеются — слишком уж вид ухоженный. Нет, не уходит — взял рюкзачок: для дочки, наверное, подарок присматривает...

— Мужчина, вы платить будете? — кассир чуть повысила голос, избавившись наконец от раздражённой покупательницы, заявившей, что она больше к ним ни ногой.

Ну да, куда денется-то, город маленький…

— Минуту...

Он продолжал вертеть в руках рюкзачок. Ещё минуты две и подошёл к кассе с одними носками.

— Не понравился пони? — спросила Клавдия Ивановна не в надежде продать товар, а просто для поддержания разговора и чтобы избавиться от неприятного осадка, оставленного истеричной дамой. — Я вот внучке взяла такой же. Она пони любит. Как раз под ёлку.

— Уверен, ей понравится. А мне… — покупатель носков замялся. — Некому такое дарить.

Улыбнулся, но улыбка вышла неживой, вымученной. А какие глаза красивые! Взгляд мягкий. Такой у мужиков редкость. Клавдия Ивановна даже проследила за покупателем в окно, что делала очень и очень редко. В силу возраста. Шестой десяток разменяла давно, этот парень в сыновья годится.

— Вот дела…

От удивления она даже заговорила сама с собой в голос: носки оказались жизненной необходимостью. Ноги промочил. Так попросил бы стул. Стеснительный. Такое нынче тоже редкость. Не дождался автобуса, пошёл пешком. И Клавдия Ивановна отвернулась от окна.

Других интересных покупателей так и не появилось. Субботний рабочий день тянулся долго. Слишком. И вот когда Клавдия Ивановна изрядно уже подустала от рабочего безделья, нагрянули покупатели, точно была не суббота, а будний день. Вышла с работы позже обычного и позвонила внучке сообщить, что скоро будет дома. Та просто буркнула «угу», а потом перезвонила, чтобы нормально поговорить. Клавдия Ивановна телефон уже в сумку спрятала — пришлось перчатки снимать. Не она. Танька.

— Только домой иду. А что ты хотела?

— Заскочи ко мне на минуточку. Разговор есть.

— Я уже Василисе сказала, чтобы ужин разогревала.

— Это как раз про неё. Не хочу по телефону. И не при ней.

— Что-то натворила? — напряглась бабушка.

— Надеюсь, что нет.

Танька жила в соседнем подъезде, и у неё хранился запасной ключ от квартиры, да и вообще она была поверенной всех тайн: дружили-то ещё со школы, за одной партой сидели. Слёзы вместе лили. И льют.

— Раздевайся! — приказала хмуро Танька. — И на кухню проходи. Показать тебе кое-что хочу.

— Ещё одну фотографию Рины? — процедила Клавдия Ивановна сквозь зубы. — Не хочу.

— Нет, не Октябрины. Ивана-Царевича.

Клавдия Ивановна начала было расстёгивать кнопки на пуховике, но после этих слов опустила руки и застыла. И оставалась неподвижной чуть ли не целую минуту, будто позировала для фотографа лет так сто назад.

— Проходи, проходи… — попыталась подбодрить её давняя подружка и даже руки протянула, чтобы принять так все ещё и не расстёгнутый пуховик.

— Откуда? — проговорила наконец Клавдия Ивановна, чуть не вырвав с мясом последнюю кнопку. Взвизгнула молния. Так же громко, как и возглас Таньки:

— Из сети вестимо, тёмная ты наша… Откуда ж ещё! Но я его лично знаю, как оказалось… Клавдия Ивановна смотрела на неё во все глаза и молчала.