– В Сирии мы не виделись с тобой, ведь ты двигался с головным отрядом войска, – ответил Дарий. – В Вавилоне наша встреча была слишком краткой, а в Сузах при тебе постоянно находились посторонние люди, я не мог откровенничать при них.

Гистасп понимающе покивал своим тяжелым носом.

Статира с нетерпением ожидала Дария на женской половине большого дома. Три года она не виделась с любимым мужем из-за затянувшегося египетского похода, который в конце концов закончился смертью царя Камбиза и гибелью большей части персидского войска. На женской половине прочно укоренилась ненависть к Камбизу, погубившему так много персов в угоду своему честолюбию. Кроме того, поход надолго оторвал мужей от жен, многие из персов обзавелись в Египте молодыми наложницами, к которым привязались настолько, что, возвращаясь домой, взяли египтянок с собой. Дети, рожденные этими женщинами, зачастую плохо говорящими по-персидски, были причислены к законорожденным детям, дожидавшимся своих отцов в Нереиде и Мидии. Соседство с ливийками и египтянками было совсем не в радость женам персидских и мидийских вельмож, которые видели, что женщины с берегов Нила не уступают им в красоте, а ростом и статью даже превосходят.

Жены Гистаспа, и без того жившие не очень дружно, при виде стройной египтянки, потеснившей их в эндеруне,[12] совсем потеряли покой. Но приходилось терпеть, ибо Гистасп явно благоволил к своей молодой наложнице с глазами пантеры.

Привез наложницу-египтянку и Дарий.

Статира редко видела ее, поскольку Дарий делал все, чтобы женщины не завязали близкое знакомство. Дарий не скрывал, что оставляет первенство за Статирой, которая уже родила ему двух сыновей. Однако он не забывал и про египтянку. По мнению ревнивой Статиры, ее супруг слишком часто задерживался по вечерам у своей наложницы.

Вот и сегодня, Статира не находила себе места, мучаясь от ревности. Она украсила цветами и драпировкой просторную опочивальню, застелила ложе свежими простынями, набросала в курильницу благовонных зерен ладана, чтобы мягкий полумрак спальни пропитался ароматным дымком. А Дария все не было и не было.

«Наверно, опять пошел к своей египтянке!» – думала Статира, нервно ломая пальцы.

Измученная долгим ожиданием, она вызвала к себе служанку и повелела разыскать Дария.

– Если ты застанешь моего супруга у этой египетской потаскухи, то напомни ему, что его жена из славного рода Патейхореев, который в свое время породил не меньше царей, чем Ахемениды, – молвила Статира голосом жестким и непреклонным. – И еще, скажи, что твоя госпожа не намерена довольствоваться объедками ни за столом, ни на ложе. Если Дарию нравится раздвигать ноги у какой-то египтянки, пусть он занимается этим перед рассветом, а не на закате дня, забывая про свои обязанности супруга. Так и скажи, Варина.

Рабыня, которая была чуть постарше двадцатилетней Статиры, попробовала было возразить, опасаясь гнева Дария после столь резких слов.

– Твой супруг, милая госпожа, может рассердиться и не пожаловать к тебе вовсе, – пробормотала она. – Ведь мужчинам более по сердцу превосходство над женами, а не равенство с ними. Я осмелюсь дать тебе совет, госпожа. Супруга легче привязать к себе, завлекая лаской и угодливостью, нежели попрекая его.

– Оставь свои советы при себе, ничтожная, – возмутилась Статира. – Я никогда не опущусь до унижений перед мужем, которому я равна знатностью. Делай, что велено!

Рабыня низко поклонилась и выскользнула из опочивальни.

Воспитанная с ранних лет в духе превосходства над окружающими ее людьми не только рабами и низкорожденными, но и носящими тиары, Статиpa была убеждена: она достойна самой высокой доли. Это ей внушали мать, отец и прочие родственники, поскольку род Патейхореев хоть и утратил царскую власть после возвышения Ахеменидов, зато выторговал себе право поставлять невест царям-ахеменидам либо царским родственникам, могущество которых подкреплялось их постоянной близостью к царствующей особе.