– А почему Гаумата не стал таким же прислужником в храме, каким был ты? – спросила Атосса.

– Гаумата с юных лет рвался служить царям, а не богам. В общем-то, я тоже не стремился стать жрецом, меня взяли в храм только из-за размеров моего…

Смердис запнулся, но Атосса поняла, что он имел в виду.

Атосса все больше убеждалась в том, что ее супруг обладает слишком ограниченными умственными способностями для правителя столь обширного царства. Смердис больше тяготел к утехам на ложе, нежели к государственным делам.

Во время встречи Смердиса с Прексаспом, на которой присутствовала и Атосса, все шло хорошо, покуда Смердис молчал, слушая, что говорит Прексасп. Но едва Смердис открыл рот, как то же самое сделал Прексасп, внимая бессмыслице, которую тот понес. Атосса то бледнела, то краснела. Наконец, не видя иного выхода, она прервала словесный сумбур мужа долгим поцелуем в губы. Смутившийся Смердис враз онемел, и Атосса выпроводила его за дверь.

«Что случилось с царем? – недоумевая, обратился к царице Прексасп. – Я не узнаю Бардию. Его будто подменили!»

Атосса, тоже изобразив сильнейшие недоумение и тревогу, сказала, что, видимо, ее брат не совсем здоров.

«Для усиления своей мужской потенции царь принял какое-то снадобье, и это плохо отразилось на его памяти, – заявила Атосса ошарашенному Прексаспу. – Не только ты, но все вокруг обеспокоены самочувствием царя».

Прексасп удалился, пообещав прислать во дворец опытного лекаря-индуса.

Однако лекарь не обнаружил у Смердиса никакой болезни. Наоборот, он сказал, что не встречал более здорового человека.

Атосса подкупила лекаря, убедив его сказать Прексаспу, будто у царя небольшое помешательство рассудка и ему нужен покой.

На следующую встречу Атосса отправилась одна.

Но поскольку Прексасп не привык серьезные дела обсуждать с женщиной, даже если это была супруга царя, беседы не получилось. Атосса была скована. Прексасп подозрителен и замкнут.

Атоссе пришлось уговорить Гаумату выслушать очередной доклад Прексаспа. Когда же, немного выждав, она пришла сообщить Прексаспу о самочувствии царя, то выяснила, что Прексасп и Гаумата обсуждают не государственные дела, а делятся впечатлениями о странностях Бардии, который вдруг так сильно изменился. Вернее, больше говорил Прексасп, а Гаумата лишь поддерживал беседу.

Когда Прексасп ушел, Гаумата грубо накричал на Атоссу, возмущаясь, что та появилась некстати и не позволила ему выведать у Прексаспа то, что он хотел.

«Ах, я так беспокоюсь за царя! Ах, он не желает лечиться! Ах! Ах! – передразнил Атоссу Гаумата. – Кому нужны твои показные охи и ахи! Думаешь, Прексасп настолько глуп, что не разберется, когда ты искренна, а когда притворяешься».

Атосса тоже не осталась в долгу, обругав Гаумату последними словами, помянув при этом и Смердиса.

«Все, на что способен твой брат, это лишать невинности наивных глупышек в храме Астарты, – сказала царица. – В постели он бог, зато на троне – ничтожество!»

Услышав раздраженные голоса, в покой заглянул евнух из свиты царицы. Гаумата в тот же миг склонился в низком поклоне перед Атоссой, которая сменила непристойности на фразы хоть и гневные, но не режущие слух, якобы отчитывая Гаумату за какие-то провинности.

Двойная жизнь скоро стала в тягость Атоссе. По сути все государственные дела и заботы лежали на ней и на Гаумате. Они вдвоем опекали Смердиса как маленького ребенка, постоянно следя, чтобы он при посторонних не сказал что-нибудь несуразное, либо не совершил поступок, недостойный царя.

У Атоссы оставалась надежда, что Смердис проявит себя на военном поприще, поскольку оружие и кони были его слабостью. Смердис не раз показывал дворцовым стражникам свою меткость в стрельбе из лука, кидал копье с такой силой, что пробивал насквозь медный щит с сорока шагов. В этом отношении Смердис ничем не отличался от Бардии.