Сын Киаксара, Астиаг, тоже построил свой дворец, дабы хоть в чем-то сравниться со своим прославленным и непобедимым отцом. На войне царь Астиаг был не очень удачлив, поэтому воевал мало.

Дворец Астиага представлял собой портал, изогнутый под прямым углом, который одним концом примыкал к дворцу Киаксара, а другим выходил к крепостной стене. От старого дворца Каштарити дворец Астиага отделял большой квадратный двор. Царский гарем находился в тесных залах дворца Каштарити, а покои царя – во дворце Астиага, более светлом и просторном. Во дворце Киаксара, занимавшем добрую половину акрополя Экбатан, находились залы для торжественных церемоний, а также помещения для царских чиновников, занятых каждодневной работой над донесениями, письмами и указами. Там же находились казармы царской гвардии и конюшни.

Отправляясь в покои Атоссы, Гаумата и Смердис вооружились акинаками и взяли с собой десяток телохранителей, выбрав их из числа кадусиев. Гаумата, опасаясь, как бы Атосса не сбежала, повелел дворцовой страже перекрыть все выходы из дворца.

– При желании Атосса может спрятаться и во дворце, – сказал Смердис.

– Во дворце мы ее все равно отыщем, а вот за пределами дворца это будет сделать гораздо труднее, – заметил Гаумата.

Но Атосса и не думала убегать и прятаться, это было не в ее характере. Она не стала отпираться и сразу созналась, что это с ее помощью лишились жизни Вашти и Бардия.

Когда Гаумата спросил Атоссу, что толкнуло ее на такие злодеяния, то в ответ услышал следующую гневную исповедь:

– Мне надоело быть игрушкой в руках мужчин. Надоело терпеть мужские капризы и издевательства! Сначала Камбиз надругался надо мной, теша свою необъятную похоть. И никто из знати не вступился за меня, ни один царский судья не упрекнул Камбиза в кровосмесительстве и нарушении обычаев. Более того, старейшины выдумали удобную отговорку, дабы соблюсти свое лицо и не прогневать вспыльчивого Камбиза. Раз царю позволено все, значит, в том числе ему позволено и лишать девственности своих родных сестер? Что в этом такого? Ведь у мидян, наших соседей, в обычае, когда мать спит с сыном, отец с дочерью, а брат с сестрой. Такой брак якобы угоден богам. Никто не вспомнил тогда, что обычай этот распространен не среди всех мидян, но лишь в племени магов.

Я поняла, что мужчины всегда найдут отговорку, дабы оправдать свои низменные побуждения, а также собственную беспомощность и трусость: мне, очевидно, показали, что меня ожидает в случае моего сопротивления. Тогда-то я и решила для себя, что в дальнейшем стану обращаться с мужчинами так, как они того заслуживают. Бардия вздумал подшутить надо мной, сведя меня на ложе со Смердисом, за это я лишила его жизни. И не жалею об этом.

– Чем Вашти тебе помешала? – мрачно спросил Гаумата.

– Вашти могла легко отличить Смердиса от Бардии. Этого мне не надо.

– Ты что же хочешь, чтобы Смердис правил вместо Бардии? – изумленно уставился Гаумата на Атоссу. – Да ты в своем уме?!

– А ничего другого и не остается, – холодно произнесла Атосса. – Стоит открыть правду, и вас обоих ждет смерть. Если мидийцы еще могут как-то поверить в вашу непричастность к смерти Бардии, то персы в любом случае этому не поверят. Персы подумают, что вы, как дальние родичи последнего мидийского царя, вознамерились возродить мидийское царство. И уж никто не поверит, что в смерти Бардии повинна я.

Смердис и Гаумата молча переглянулись.

– Все обойдется, если вы оба станете слушаться меня, – продолжила Атосса, не давая возможности братьям опомниться. – Пармиса, дочь Бардии, уже видела Смердиса и признала в нем отца. Все слуги и евнухи тоже принимают Смердиса за моего брата. Знать, которая может видеть царя лишь на расстоянии, и подавно ни о чем не догадывается.