Деве хватило секунды, чтобы придумать ему новую участь.

- Тогда я сама сожру его сердце.

Ого.

- Искупаться в его крови будет недостаточно, - продолжила она тихо. – Я поглощу его плоть, забирая обратно то, что должно принадлежать только Девам.

А ведь им запрещено есть любую живность. Каннибализм? Это всё сказало о её ненависти.

- Девочка, - позвал Илай тихо, приводя её в чувства шёпотом. – Я не считаю тебя осквернённой, но если сделаешь это, то осквернишь себя так, как Датэ бы никогда не смог.

Он задел её. Хотя и не тем, что её план пришёлся ему не по вкусу.

- Не обращайся ко мне так фривольно. Меня госпожой называет сам император.

- Я не сомневаюсь. – Лично он считает, что этот храм стал таковым, только когда она в нём появилась. Без этой женщины само понятие святости оскудело бы наполовину. В какой бы грязи Датэ её ни купал, она становилась лишь чище, тогда как самому ублюдку не очиститься от скверны, даже омывшись в крови сотни Дев. – Может, тогда назовёшь мне своё имя?

- Я не помню его, Старик.

- Моё имя ты тоже постоянно забываешь.

- Нет, хотя стоило бы, учитывая, как много куда более важных вещей я забыла.

- Но не свою крошку-Чили.

- Не говори о ней, иначе я заткну тебе рот.

Будь проклято его разыгравшееся воображение...

- Ты так рьяно её оберегаешь, что не позволяешь мужчине даже произносить её имя? - уточнил Илай.

- Я слышу, как ты произносишь её имя.

- Не так, что это становится равноценно насилию, так что успокойся.

- Но и без должного почтения.

Он подкупающе улыбнулся.

- Я не могу почитать её сильнее тебя, а твоего имени я вообще не знаю.

Похоже, он смутил её своим ответом: его очевидное желание «осквернить» её с почтением никак не вязалось. Тогда как для Илая это «осквернение» было лучшим способом своё почтение выразить. Он бы занимался этим ночью и днём, благоговейно и обстоятельно, превращая любую подворотню в святилище и каждую минуту в торжество.

- Моё имя тебе ни к чему. Ты, кажется, забыл, кого именно тут допрашивают, - сказала Дева, вытягиваясь на ложе из белых одежд, будто это могло помочь допросу. – Лучше расскажи об этой печати.

Когда он смотрел на её грудь, думать о печати получалось меньше всего.

- Если бы ты позволила мне её как следует изучить…

- Десяти лет на это не хватило?

- Нет, ведь я понял, с чем имею дело, только когда ты сказала, что не можешь использовать техники. Всё это время я чувствовал твою сущность, одно лишь твоё присутствие исцеляло меня, а ты сама… ты ни на день не постарела. О том, что на тебя поставлена печать, я вообще не догадывался.

Она вздохнула, подперев голову рукой.

- Здесь даже Дитя не нужно, чтобы понять, что ты лжёшь.

Нет, не нужно, Илай был с этим согласен, но назойливый малец всё-таки припёрся.

Двери распахнулись, и Илай дёрнулся в инстинктивном порыве загородить женщину, тогда как сама женщина даже не обернулась. Она ясно дала ему понять, что смотреть на неё – не его исключительное право. А может, ей просто было всё равно. К тому, что Илай считал своим сокровищем, она относилась без должных церемоний, почти пренебрежительно. Она никогда не ценила своё тело должным образом? Или возненавидела его, когда узнала о том, что с этим телом сделал Датэ?

- Ты предпочла восторженному вниманию своей благородной свиты общество отступника? – спросил ребёнок, оставляя стражу за порогом. – Это первые красавицы двора. Они не привыкли быть отвергнутыми, поэтому теперь плачут и стыдливо прячут лица.

- Я их утешу, - улыбнулась она, и Илаю захотелось зарычать, особенно, когда этот вечно сующий свой нос в чужие дела малец подошёл к ней совсем близко.