Только когда уже подъехали к больнице, Нырков сказал Клаве:

- Его жизни уже ничто не угрожает. Но есть проблемы. И выглядит он ужасно. Ты держи себя в руках, пожалуйста. Договорились?

Клава молча кивнула в ответ, даже не заметив, как собеседник перешёл на «ты». От волнения она не знала, куда деть собственные руки. Сцепила их в замок так, что побелели костяшки пальцев.

Нырков кому-то позвонил и через минуту к ним вышел человек в белом халате.

- Идёмте, – пригласил он, окатив Клаву оценивающим взглядом с головы до ног.

Едва они вошли в здание больницы, Клава запаниковала. Здесь была уже знакомая ей смесь из запахов застарелой пыли, годами не стираных матрасов, медикаментов, мерзких больничных котлет и протекающей канализации. Точно так пахло и в той больнице, где какие-то страшные люди пытались убить Гену и саму Клаву. Страхи мгновенно в ней ожили, словно они и не девались никуда, а только прятались до поры. На полутёмной лестнице, ведущей на второй этаж, Клава споткнулась, инстинктивно ухватилась за плечо Ныркова, и больше его уже не отпускала до самой двери палаты.

У палаты дежурил ещё один человек в белом халате, и только тут до Клавы дошло, что никакие это не врачи, а коллеги Ныркова, наверное.

Перед ней распахнули дверь. И она переступила через порог.

Это была небольшая палата, из которой, судя по всему, вынесли несколько кроватей, оставив одну. На единственной кровати лежал человек, которого Клава с первого взгляда ни за что бы не узнала, если бы ей не сказали изначально, к кому она идёт.

Корнышев лежал неподвижно, накрытый неопрятной больничной простынёй до самого подбородка. Лицо его сильно расплылось, будто он сильно поправился за несколько прошедших дней, имело синюшный оттенок и было обезображено пугающе страшными рубцами. Но больше всего Клаву потряс вид чёрной маски, закрывающей глаза несчастного.

Клава не осмелилась приблизиться. Она ладони прижала к лицу, будто боялась, что сейчас закричит.

- Слава! Это я, Сергей, – негромко сказал Нырков. – Ты меня слышишь?

- Да-а-а …

Этакий шёпот-шелест.

- Ему ещё тяжело говорить, – объяснил Клаве Нырков.

- Кто-о-о-о … зде-е-есь …

- Это Клава! – поспешил сообщить Нырков. – Твоя Клава. Помнишь её?

- Не-е-ет …

Во взгляде Клавы плеснулся ужас.

- Я говорил – у него проблемы, – сказал Клаве Нырков. – Ему многому придётся учиться заново. И даже вспоминать. Кто он такой. Кто ты. Где вы живёте …

А Корнышев лежал бревно бревном. Про таких людей говорят – овощ. Ещё недавно он был молод, силён и красив. Всего лишился в одночасье. Сердце бьётся, кровь бежит, лёгкие работают. Но это уже не человек. Овощ.

Клава разрыдалась. Она смотрела на Ныркова глазами провинившегося ребёнка и рыдала. Ей было велено держать себя в руках. Но что же делать, если ты по-детски слаб. Она пыталась сдерживать рыдания и даже зажимала рот. Но получалось только хуже. Закрыла лицо руками, выбежала из палаты. Когда стук её каблуков затих вдали, Нырков наклонился и одним движением снял с головы Корнышева чёрную маску.

- Нормально! – оценил Нырков.

- Куда она? – произнёс Корнышев своим обычным голосом. – Сбежит!

- Поймаем.

***

Для перевозки Корнышева выделили машину «скорой помощи». Двое крепких санитаров, которые, как заподозрила Клава, тоже были коллегами Ныркова, на носилках перенесли Корнышева в салон машины, и там, в салоне, остались со своим подопечным, а Клаву усадили рядом с шофёром, отгородились от неё сдвижным и почти непрозрачным стеклом. Из-за этого всю дорогу у Клавы было такое чувство, что они везут покойника.