– Ты б и впрямь проверил голову, дед, – сказал мужик и отступил от эксперта, словно опасаясь повернуться к нему спиной. Коробок со спичками он так и не взял.

– А теперь запомни, пацан. Запомни раз и навсегда, чтобы никто и никогда больше не имел нужды показывать тебе подобные примеры, – жестко произнес Петрович таким внушительным тоном, что Канашенкову словно провели ножом вдоль позвоночника. – В мире физических законов, где мы живем, есть лишь одна сила, способная питать магические ритуалы – и это энергия зла. Лишь энергией зла можно совершать магические обряды, создавать золото из свинца и поднимать мертвецов. Некромантия плоха не сама по себе, а потому, что осуществить ритуал можно лишь принеся кровавую жертву. В этом весь смысл чародейства – энергия зла есть то горючее, которое движет магию. Любой, самый невинный, магический фокус имеет в своей основе боль и злобу. Понимаешь?

Мишка ошарашенно молчал, поочередно глядя то на Докучаева, то на плачущую девочку, которую успокаивала мать, то на крылья бабочки, лежащие на асфальте, словно обрывки радуги.

И тут Николай Петрович двинул его ботинком в голень. Канашенков в первый, наверное, раз с самой школьной скамьи прошипел сквозь зубы матерное ругательство, отступил на шаг и опустился на колено, массируя ногу.

– Что за фигня, Петрович? – протянул он жалобно. – Какого фига ты так…

– Ты, амига, не серчай. Это для наглядности. Магия, это ведь, по сути, что такое – это умение трансформировать злость, боль и ярость в физические величины. Во сколько бы джоулей ты оценил свой псих, когда я тебя стукнул? Хватит, чтобы машину с места сдвинуть? А теперь представь, сколько энергии выделит мать, потерявшая ребенка…

– Петрович, – сказал Мишка куда-то в пространство. – Давай выпьем, а, Петрович?

Они сели в маленькой и уютной кафешке на пирсе. Забегаловка называлась «Пирсинг», и столь странное название мог объяснить разве что ее владелец-хоббит. Но его об этом никто не спрашивал. Кроме милиционеров, за столиками сидели два влюбленных гнома, причем Канашенков решительно не способен был определить, кто из влюбленных представляет сильный пол, а кто – слабый, да компания водяных в водолазных костюмах, поставивших сияющие медью шлемы на пол возле стульев. Увидев Мишкину форму, хоббит лично обслужил столик: водка была холодной, салат благоухал свеженарезанными овощами и ветчиной, шашлыки хотелось сначала сфотографировать на память и лишь потом съесть. Но есть, что самое обидное, вовсе не хотелось. Вместо этого присутствовало отчаянное желание понять, как же устроен мир магических ритуалов, знакомый ему только по фантастическим книжкам да фильмам, но, как выясняется, реально существующий. До первой рюмки Докучаев отказался отвечать на какие-либо Мишкины вопросы.

Водка была холодна и свежа, словно жидкий лед. Николай Петрович курил свой «Беломор», потому что вкуса иных табачных изделий, как он сам признавался, попросту не чувствовал. Ветер, веявший с реки, уносил табачный дым прочь. Солнце клонило голову на плечи горизонта, и пирс расчертил длинные тени. Эксперт водрузил на стол свой обшарпанный чемодан.

– Смотри, – объяснял он, жестикулируя зажатой в кулаке папиросой в воздухе. – Вот это – реторты с субстанцией зла. Мне без них никак, амига. Бывает, покойника операм допросить приходится, если прокурор постановление подпишет, бывает, реактив для сложного анализа получить, который столько стоит, что за одну просьбу Кобрина зашипит до смерти.

В чемодане эксперта лежало несколько реторт, наполненных странным клубящимся мраком, который свивался в спирали и воронки так причудливо, словно был живым существом.