В общем, я позвонил Вальке, она обрадовалась, разумеется. Но вообще-то, мы и звонили-то друг другу раз в год по обещанию, на праздники, с Новым годом поздравить, с днем рождения, не были мы с ней близки, просто родственники и не больше. Я сказал ей, что мама уехала в Воронеж, уехала насовсем, навсегда, что позвонит уже оттуда, была, дескать, такая суматоха с этим отъездом, ты понимаешь, все так внезапно, так спешно, у нее просто руки не дошли, но она из Воронежа непременно.

Валька долго молчала, потом как-то глухо ответила – мол, ну да, конечно, она же тетю Катю любит, и тетя Катя ее всегда любила, ага, суматоха, да ничего, позвонит уж тогда из Воронежа, вот и ладушки.

– А я к вам приеду через два дня, сказал я, завтра не могу, а через два дня приеду, надо проститься, мы ведь тоже буквально через неделю уезжаем навсегда.

– Как, и вы тоже, – проговорила она упавшим голосом.

Автобус плелся себе и плелся, я смотрел в окно, ничего особо интересного за окном не было, весь маршрут от Ленинабада до Чкаловска – это дорога через один огромный кишлак: дома, кибитки, магазин, вот осел, вот еще один, площадь у другого магазинчика, веселые подростки с папиросками продают бензин трехлитровыми банками, дома, дома, кибитки, ну и зелень, разумеется, и остаточные лампочки хурмы, а вот двор с отличным виноградником, с высоты автобуса хорошо видно.

Я смотрел и рассеянно воображал, как вот мы в конце концов доплетемся, как я к ним заявлюсь, как они меня встретят…

Месяца четыре назад в Ленинабаде была конференция по памятникам эллинистической культуры, я мотнулся в Чкаловск и два дня провел у них.

Саша служил – ну, не знаю, где-то там служил, в Чкаловске много было мест пристроиться служилому человеку в майорском звании: где урановые рудники, там ему самое место. Я еще удивлялся – вроде в хорошем чине, а живут в панельке, в плохонькой двухкомнатной квартире, стены будто фанерные. Валька не работала. Может быть, она и могла бы устроиться, все-таки окончила Душанбинский иняз – в школе преподавать, например, хотя, честно сказать, ее английский всегда ставил меня в тупик.

Да ведь иностранный язык в школах преподают не для того, чтобы дети его знали, верно? Но у нее был Васечка – а с Васечкой о работе глупо было и думать, с Васечкой не забалуешь.

За те два дня, что я у них тогда провел, пятилетний Васечка меня совершенно измотал, хотя, казалось бы, что я Гекубе, что Гекуба мне. Мальчик ни минуты не сидел на месте, не мог ничего сколько-нибудь внимательно слушать долее десяти секунд, потребовав курицы, тут же швырял кусок в зеркало и заливался счастливым смехом.

Еще у них было две собаки. Одна маленькая – тойтерьер, она почти безвылазно жила в шкафу, потому что боялась большой. Большая и впрямь была большой – громадный черный дог, я и сам его боялся, но к людям он относился более или менее терпимо, а вот маленький тойтерьер его, вероятно, чем-то донял, тойтерьеры ведь такие, они могут, они вечно тявкают с таким видом, будто имеют на это право. По рассказам, в один прекрасный день дог взял в пасть голову надоедливого тойтерьера и немного ее сжал, отчего у несчастного вылез один глаз – не до конца вылез, просто стал большим и белым, как мячик для пинг-понга.

В общем, жизнь у них была своеобразная, но майор Саша ко всему этому относился просто, у него был легкий характер, и он почти не пил, во всяком случае не напивался.

Еще я вспомнил, что тогда мне показалось в моей двоюродной сестре странным. Рано утром мне нужно было уезжать, а проснулся я совсем ни свет ни заря, вышел из комнаты в коридорчик к туалету – и увидел ее: Валька сидела спиной к входной двери, смотрела на лампочку и счастливо улыбалась. Одета была не по-ночному – не в ночнушку, не в пижаму, а в нормальные джинсы, в какую-то там блузку.